Иоакимовская летопись

Ведачара: Вопросы здоровья и болезни, обретения могущества и счастья на Земле. Конь сей Долины - терпение; без терпения путник никуда не дойдет и ничего не достигнет.
Ответить
Bindu
Администратор
Сообщения: 3756
Зарегистрирован: 03 янв 2008, 03:59
Благодарил (а): 6 раз
Контактная информация:

Иоакимовская летопись

Сообщение Bindu » 07 окт 2017, 03:45

С. Лесной
Иоакимовская летопись и ее значение
статья из издания «История руссов в неизвращенном виде» в 10 выпусках

Выворачивая душу наизнанку, не пачкай окружающих


изм. от 29.01.2013 г - ()

Иоакимовскую летопись принято считать малодостоверной, почти апокрифической. Сомнения в отношении ее идут по двум линиям:

1) с одной стороны, ее считают просто подделкой самого Татищева,
2) с другой стороны, ее содержание признается недостоверным.

Ниже мы покажем, что первое предположение совершенно неверно.

Татищев имел дело с рукописью, заключавшей местами значительные расхождения со списком Нестора. Как настоящий ученый, Татищев добросовестно переписал в свою «Историю» наиболее важные места иоакимовского списка, и мы можем только жалеть, что он не переписал ее буква в букву.

Что же касается достоверности Иоакимовской летописи в целом, то следует признать, что она состоит как из апокрифических (в начале), так и совершенно точных исторических сведений. История находки рукописи такова.

В результате обращения Татищева к родным и знакомым о разыскании старинных рукописей он получил во временное пользование три тетради, о которых он говорит:
«Сии тетради видно, что из книги сшитой выняты по разметке 4, 5 и 6, письмо новое, но худое, склад старой смешенной с новым, но самый простой, и наречие Новогородское: начало видимо, что писано о народах, как у Нестора с изъяснениями из Польских, но много весьма неправильно, яко Славян Сарматами и Сарматские народы Славянами именовал, и не в тех местех, где надлежало, клал, в чем он веря Польским, обманулся. По окончании же описания народов и их поступков, зачал то писать, чего у Нестора не находится, или здесь иначе положено как следует».

Татищев, списавши, тетради вернул, но получить последующие ему не удалось, ибо престарелый владелец тем временем умер, и все попытки Татищева найти оставшиеся после него рукописи не удались. Таким образом, Татищев всей целой Иоакимовской летописи не видел, из трех ее тетрадей он выписал только то, что отличалось от Нестора, но можно думать, что самое существенное он все же выписал. За это говорит то, что владелец Иоакимовской летописи выслал ему только тетради 4, 5 и 6, очевидно, ни начало, ни дальнейшие тетради особого интереса, по сравнению с Нестором, не представляли.

Из текста Иоакимовской летописи мы увидели, что рукопись эта не была в сущности Иоакимовской, - автор ее имел летопись Нестора, летопись Иоакима и некоторые другие, ныне утерянные, но которые нашли свое отражение в польских летописях.

Как известно, польское летописание началось значительно позже русского, поэтому первые польские летописцы начинали свои летописи, выписывая многое из русских. Эти русские летописи, не были, однако, типа Нестора, а содержали многое, от него уклоняющееся. Таким образом, через польские источники до нас дошли отголоски утерянных русских. И это случилось потому, что попавшее в польские летописи не подходило к «канону» русских.

Автор Иоакимовской летописи, в сущности, Псевдоиоаким, видимо, критически относился к Несторовой летописи и считал Иоакимовскую летопись более верной хотя бы потому, что Иоаким, как новгородский епископ, больше знал о Новгороде, чем киевлянин Нестор.

Для нас неважно, когда именно была написана Псевдоиаокимовская рукопись, важно то, что составитель ее настоящей Иоакимовской летописью широко воспользовался. Так как Иоаким умер уже в 1030 году, то значит, еще до 1030 года в Новгороде существовало свое собственное оригинальное летописание.

Шахматов и другие, расчленяя «Повесть временных лет» и выявляя более древние ее части, устанавливают существование гипотетического «Начального свода» 1037 года. Наличие Иоакимовского летописания совершенно опровергает это положение: из этой летописи явствует, что сложная летопись типа истории, а не погодной хроники, существовала в Новгороде еще до 1030 года. Иоакимовскую летопись наши историки, в сущности, «проморгали»: именно она является самой древней новгородской летописью, своей, оригинальной. Она особенно обстоятельно излагает события Северной Руси, ибо была северной.

Нестор, вероятно, ее имел, но, как южанин, не интересуясь историей Севера, взял из нее то, что касалось Юга. Далекое прошлое Новгорода его не интересовало - его интересовало, «кто нача в Киеве первее княжити». Замечательно то, что уже Иоаким написал историю, а не хронику, - Псевдоиоаким говорит ясно, что «святитель Иоаким, добре сведомый написа, еже сынове Афетовы (имеется в виду библейский Иафет, один из сыновей Ноя) и внуки отделишася» и т.д. Следовательно, уже Иоаким начинал свою историю Новгорода от Сотворения мира. Поэтому есть основание думать, что всё «доисторическое» введение Несторовской летописи не есть оригинальное вступление, а заимствовано из Иоакима, но приспособлено к интересам Киева, а не Новгорода.

Теперь то предположение, которое было высказано нами ранее на совершенно другом основании, а именно, что «норци» или «нииорици» «Повести временных лет» - на самом деле испорченное «новгородцы», находит себе совершенно неожиданное подтверждение.

Возможно даже, что оригинал «Повести временных лет» уже заключал в себе вышеуказанную описку, - Нестор не догадался, что слово это означало «новгородцы». Можно думать с достаточным основанием, что первым русским летописцем, и именно историком, а не хронистом, был не Нестор, а Иоаким, умерший за 84-83 года до Нестора.

То обстоятельство, что Иоаким был епископом, объясняет широкий план его летописи и связь с Грецией. Получивший глубокое образование, Иоаким имел основание строить свою летопись по большому плану, опираясь на греческие источники, в отношении же Нестора, хоть и ученого монаха, этого ожидать труднее. Иоанн, явившись в Новгород и став во главе духовной жизни Новгорода, естественно, начал писать историю Новгородской области, так сказать, ab ovo (лат. «с самого начала»)! Что он не был одиночкой в своих взглядах, доказывают польские источники, которые повторяют не Нестора, а Иоакима.

Пусть даже сведения Иоакимовской летописи о глубокой древности Новгорода совершенно ложны, но поддержка их польскими источниками указывает, что кроме летописи несторовского типа была и летопись типа Иоакимовской, но последняя была едва ли не на 100 лет древнее Несторовской.

Таким образом, историю русского летописания мы должны себе представлять совершенно иначе, чем думали до сих пор:

1) русская южная летопись существовала еще при Аскольде, но, скорее всего, это была только хроника, т.е. погодная запись событий, но не собственно история;
2) настоящую связную историю начал Иоаким в Новгороде, но эта история касалась главным образом Севера Руси;
3) лет сто спустя Нестор создал «Повесть временных лет», взяв в основу летопись Иоакима, но приспособив ее к югу Руси, ибо Новгород в XI веке явно был второстепенным центром, а на всей Руси главенствовал Киев.

Перейдем теперь к самому тексту Иоакимовской летописи. В свете только что сказанного текст будет для нас и более интересным, и более понятным.

«.. .О князех Русских староботных, Нестор монах не добре сведом бе, что ся деяло у нас Славян во Новеграде, а святитель Иоаким, (1) добре сведомый написа, еже сынове Афетовы и внуки отделишася, и един от князь Славен с братом Скифом, (3) имея многия войны на востоце, идоша к западу, многи земли о Черном море и Дунай себе покориша, и от старшаго брата прозвашася Славяне, а Греки их ово похвально Алазони, (4) ово попоено Амазони, (5) еже есть жены без титек именовали, яко о сем стихотворец древний и великий глаголеть (6).
D. Славян князь, оставя во Фракции и Иллирии на вскрай моря и по Дунаеви сына Бастарна, (7) иде к полунощи, и град великий созда во свое имя, Славянск нарече, (8) а Скиф остася у Понта и Меотиса в пустынях обитати, питаяся от скот и грабительства, и прозвася страна та Скифиа великая, (9). По устроении великаго града умре Славян князь, а по нем владаху сынове и внуки много сот лет, и бе князь Вандал, (10) владая Славянами, ходя всюду на север, восток и запад, морем и землею многи земли на вскрай моря повоева, и народы себе покоря, возвратися во град великий. По сем Вандал послал на запад повластных своих князей и свойственников Гардорика и Гунигара, (11) с великими войски Славян, Руси и Чуди, и сии шедше, многи земли повоевав, не возвратишася, а Вандал разгневався на ня, вся земли их от моря и до моря (12) себе покори и сыновом своим вдаде: он имел три сына Избора, Владимира, Столпосвята, каждому из них построй по единому граду, и в их имена нарече, (13) всю землю им разделя, сам пребывал во велице граде лета многа, и в старосте глубоце умре, а по себе Избору град великий и братию его во власть предаст, потом измроша Избор и Столпосвят, а Владимир прият власть на всей земли. Он имел жену от Варяг Адвинду, (14) вельми прекрасну и мудру, о ней же многое от старых повествуется и в песнех восклицают.
Е. По смерти Владимира и матери ево Адвинды княжили сынове его и внуки до Буривоя, иже девятый бе по Владимире, имена же сих осмии неведомы, (15) ни дел их, разве в песнех древних воспоминают, (16) Буривой, имея тяжку войну с Варяги, множицею побеждайте их, и облада всю Бярмию до Кумени, (17) последи при оной реце побежден быть, вся свои вой погуби, едва сам спасеся, иде во град Бярмы, иже на острове сый крепце устроеный, (18) иде же князи подвластнии пребываху, и тамо пребывая умре, Варяги же абие пришедше град великий и прочии обладаша, и дань тяжку возложиша на Славяны, Русь и Чудь (19). Людие же терпяху тугу велику от Варяг, пославше к Буривою испросили у него сына Гостомысла, да княжит во велице граде; и егда Гостомысл прия власть, абие Варяги большие овы изби, овы изгна, и дань Варягом отрече, и шед на ня победи, и град во имя старейшего сына своего Выбора при море построй, (20) учини с Варяги мир, и бысть тишина по всей земли. Сей Гостомысл бе муж елико храбр, толико мудр, всем соседом своим страшный, а людем его любим расправы ради и правосудия: сего ради вси окольны чтяху его, и дары и дани дающе, купуя мир от него, многи же князи от далеких стран прихождаху морем и землею послушати мудрости, и видети суд его, и просити совета и учения его, яко тем прославися всюду.
F. Гостомысл имел четыре сына и три дщери, сынове его ово на войнах избиени, ово в дому измроша, и не остася ни единому им сына, а дщери выданы быша суседним князем в жены, (21) и бысть Гостомыслу и людем его о сем печаль тяжка, и иде Гостомысл в Колмогард вопросите боги о наследии, и возшед на высокая, (22) принесе жертвы многи, и вещуны угобзи. Вещуны же отвещаша ему, яко боги обещают ему наследие от ложесн его; но Гостомысл не ят ему веры, зане стар бе, и жены его не раждаху: посла паки в Зимеголы (23) к вещунам вопросите, и тии реша, яко имать наследовати от своих ему, он же ни сему веры не ят, пребываше в печали. Единою спящу ему о полудни, виде сон яко из чрева средния дщере его Умилы произрасте дерево велико, плодовито, и покры весь град великий, от плод же его насьщахуся людие (24) всея земли: восстав же от сна призва вещуны, да изложат ему сон сей, они же реша: от сынов ее имать наследите ему землю, и земля угобзится княжением его, и вси радовахуся о сем, еже не имать наследите сын большия дщере, зане негож бе. Гостомысл же, видя конец живота своего, созва вся старейшины земли от Славян, Руси, Чуди, Веси, Мери, Кривич и Дрягович, яви им сновидение, и посла избраннейшие в Варяги, просити князя, и приидоша по смерти Гостомысла Рюрик с двумя браты и роды его».
(Здесь о их разделеньи, кончине и проч. согласно с Нестором, токмо все без лет. - Примечание Татищева.)
«Рюрик по смерти братий облада всею землею, не имея ни с ким войны. В четвертое лето княжения его преселися от Старого в Новый град великий ко Ильменю, прилежа о расправе земли и правосудии, яко и дети его. Дабы ему всюду расправа и суд не оскудел, посажа по всем градом князи от Варяг и Славян, сам же проименовася князь великий, еже Греческий Архикратор, или Василеве, (25) а онии князи подручны, по смерти же отца своего облада Варягами, емля дань от них (26). Имел Рюрик неколико жен, но паче всех любляше Ефанду, дочерь князя Урманского; (27) и егда та роди сына Ингоря, даде ей обещанный град с Ижорою в вено (28). Славяне, живущие по Днепру, зовомии Поляне и Горяне, утесняемы бывше от Козар, иже град их Киев и прочии обладаша, емлюще дани тяжки и поделиями изнуряюще, тии прислаша к Рюрику преднии мужи просите, да послеть к ним сына или ина князя княжите. Он же вдаде им Осколда, (29) и вой с ним отпусти. Осколд же шед облада Киевом, и собрав вой повоева первее Козар, потом иде в ладиях ко Царю граду, но буря разби на море корабли его, и возвратися посла в Царьград ко царю...»
(Здесь на стране подписано: «утрачены в летописце два листа», а зачато: ...Михаил же возблагодари Бога, иде в Болгары». По сему дознаюсь, что о крещении Осколда утрачено, и Михаил сей Кир Михаил митрополит, показавший чудо незгоревшим Евангелием гл. 3. н. 10. - Примечание Татищева.)
«G. Рюрик по отпуске Осколда бе вельми боля, и начат изнемогати; видев же сына Ингоря вельми юна, предаде княжение и сына своего шурину своему Олгу, (30) Варягу сущу Князю Урманскому. Олег бе муж мудрый и воин храбрый, слыша от киевлян жалобы на Осколда, и позавидовав области его, взем Ингоря, иде с войски ко Киеву. Блаженный же Осколд (31) предан киевляны, и убиен бысть, и погребен на горе, иде же стояла церковь святого Николая; (32) но Святослав разруши ю яко речется. По сем Олег облада всю страну ту, многи народы себе покори, воева же на Греки морем, и принуди мир купите, возвратися с честию великою и богатствы многими, повоева же Козары, Болгары и Волоты до Дуная»
(Волоты римляне, ныне Волохи, час. II. н. 8. - Примечание Татищева).
«Егда Ингорь возмужа, ожени его Олег, поят за него жену от Изборска рода Гостомыслова, иже Прекраса нарицашеся, а Олег преименова ю, и нарече во свое имя Олга; (33) име же Игорь потом ины жены, но Олгу мудрости ея ради паче иных чтяше».
(О войне на Греки, убийстве его от Древлян, якоже и о мщении Олги древлянам кратко тако.)
«Князь Древлянский мал сын Нискинин (34) присла послы ко Олге просити да идеть зань, она же повеле послы тии овых избити, овых сожещи, и собрав воя, иде на Древлян, князи их и люди изби, а град Коростень раззори и сожже.
Н. Олга владея со сыном, и научена бывши от пресвитер, сущих в Киеве, вере Христове, но крещения народа ради прияти не можаше; сего ради иде с верными вельможи ко Царюграду, и прияв тамо крещение, со многими дары и честию от царя и патриарха возвратися в Киев, идеже первее святый апостол Андрей веру Христову проповеда; (35) приведе же с собою иереи мудри и церковь святыя Софии древяную устрой, а иконы ей присла патриарх и прилежаху к научению, а Олга вельми увещева сына Святослава, но Святослав ни слышати хотя, а от вельмож и смерти мнозии прияша, и вельми от неверних ругаеми бяху (36). И по смерти Олги Святослав пребываше в Переяславце на Дунае воюя. Но Козары, Болгары и Греки имея помощь от тестя (37) князя Угорского и князя Ляцкого не единою побеждая, последи за Дунаем у стены долгие (какая сия стена, нигде я описания не нахожу. - Примечание Татищева), все войско погуби, тогда диавол возмяте сердца вельмож нечестивых, начаша клеветати на христианы сущие в воинстве, якобы сие падение вой приключилося от прогневания лжебогов их христианами; он же толико рассвирепе, яко и единого брата своего Глеба (38) не пощаде, но разными муками томя, убиваше. Они же с радостию на мучение идяху, а веры Христови отрещися и идолом поклонится не хотяху, с веселием венец мучения приимаху, он же видя их непокорения наипаче на пресвитеры яряся, якобы тии чарованием неким людям отвращают, и в вере их утверждают, посла в Киев повеле храмы христиан раззорити и сожещи, и сам вскоре пойде, хотя вся христианы изгубити; но Бог весть, како праведные спасти, а злые погубите. Он бо вся воя отпусти полем ко Киеву, а сам же не со многими иде в лодиях, и на Днепре близ Проторча (порогов) оступиша Печенези со всеми бывшими при нем избиша, тако прият казнь от Бога.
К. Святослав имел три сына, им же тако области раздели: старейшему Ярополку даде град Киев со всею областью, Олгу юнейшему Древляны, а Владимиру сыну Малушину Новград. Ярополк же бе муж кроткий и милостивый ко всем, любяше христианы, и аще сам не крестися народа ради, но никому же претяше».
(Прочее до ухода Владимира в Варяги кратко, но согласно с Нестором. - Примечание Татищева.)
«Владимир возвратися от Варяг с войском и собрав новогородцев, иде на Полоцкого князя Рохволда, зане той повоева волости новогородские, и победя войско, град Полоцк вся, Рохволда со двемя сыны уби, а дщерь его Рогнед взя себе в жену, и преименова ю Гориславою: (39) сия приречена бе Ярополку, и хотяше итти с послы Ярополчи ко Киеву. Ярополк известяся о сем, печален быть, яко случися убивство брата его Олга не но хотению его, и се другий брат войну нача, посла к нему увещевати, посла же и воинство во Кривичие, да воспретят Владимиру воевати. Владимир, слышав сие, убояся, хотя бежати ко Новуграду, но вуй (дядя по материнской линии) его Добрыня ведый, яко Ярополк нелюбим есть у людей, зане христианом даде волю велику, (40) удержа Владимира, и посла в полки Ярополчи с дары к воеводам, водя их ко Владимиру. Оные же, яко первее рех, не правяху Ярополку, и яшася предати полк Владимиру, тогда Добрыня со Владимиром иде на полки Ярополчи, и сшедшися на реке Дручи в трех днех от Смоленска, победиша полки Ярополчи не силою ни храбростию, но предательством воевод Ярополчих».
(О убивстве Ярополка, рождении Святополка и проч. почти согласно с Нестором, и житие Владимирово описано со многими пирами и веселии, которые к сему не принадлежат. - Примечание Татищева.)
«L. Владимир имея с Мещем (Мешком) князем Ляхов и Ленчан войну, и аще воеводы Владимиры двакрат победиша их, то он не престал воюя земли даже до Горыни. Сего ради Владимир шед сам, и при реце Висе (мню Висле. - Примечание Татищева) тако победи, что Мещ все воинство погубив, едва сам спасеся, а преднии его мужи все пленены быша, и Владимир вся грады Ляцкия заят. Мещ же испроси мир у Владимира, отдая ему пять градов, Владимир же даде ему мир, и дань погодну на Ляхи возложи (41). По сем же иде Владимир на Булгары, и победя их, мир учини, и прият крещение сам и сынове его, и всю землю Русскую крести (42). Царь же болгарский Симион присла иереи учены и книги довольны, и посла Владимир по Царьград к царю и патриарху, просити митрополита, они же вельми возрадовашася, и прислаша митрополита Михаила мужа весьма ученаго и богобоязненного, болгарина суща, с ним четыре епископы и многи иереи, диаконы, и демественники (певчие) от Славян. Митрополит же по совету Владимира посажа епископы по градом в Ростове, Новеграде, Владимире и Белеграде (43). Сии же шедше по земли с вельможи и вой Владимировыми, учаху люд и крещаху всюду стами и тысящами, колико где прилучися, аще людие невернии вельми о том скорбяху и роптаху, но отрицатися воев ради не смеяху.
М. В Новеграде людие уведавше, еже Добрыня идет креститися, учиниша вече, и закляшася все не пустити во град, и не дата идолы опровергнути, и егда приидохом, они разметавше мост великий, изыдоша со оружием, и аще Добрыня прельщением и лагодными словы увещевая их, обаче они ни слышати хотяху, и вывесше два порока великие со множеством камения (машина для метания камней) поставиша на мосту, яко на сущие враги своя, вышний же над жрецы Славян Богомил, сладкоречия ради наречен Соловей, вельми претя люду покоритися. Мы же стояхом на торговой стране, ходихом по торжищам и улицам, учахом (44) люди елико можахом, но гиблющим в нечестии слово крестное, яко апостол рекл, явися безумием и обманом. И тако пребывахом два дни неколико сот крестя. Тогда тысяцкий новгородский Угоняй, ездя всюду вопил: лучше нам помрети, неже боги наша дата на поругание. Народ же оныя страны рассвирепев, дом Добрынин раззориша, имение разграбиша, жену и неких от сродник его избиша. Тысяцкий же Владимиров Путята, (45) яко муж смысленный и храбрый, уготовав лодия, избрав от ростовцев пять сот мужей, нощию перевезеся выше града на ону страну, и вшед во град, никому же постерегшу, вси бо видевши чаяху своих воев быти. Он же дошед до двора Угоняева, онаго и других предних мужей ят, и абие посла к Добрыне за реку. Людие же страны оныя услышавшее сие, собрашася до пята тысящ, оступиша Путяту и бысть между ими сеча зла. Некии шедше церковь Преображения Господня разметаша, и домы христиан грабляху. На рассветании Добрыня со всеми сущими при нем приспе, и повеле у брега некии домы зажещи, чим люди паче устрашены бывше, бежаху огнь тушити, и абие преста сечь. Тогда преднии мужи пришедше к Добрыне, просиша мира.
N. Добрыня же, собра вой, запрети грабление, и абие идолы сокрущи, древяннии сожгоша, а каменнии изломав в реку ввергоша, и бысть нечестивым печаль велика. Мужие и жены видевше тое с воплем великим и слезами просяще за ны, яко за сущие их боги. Добрыня же насмехаяся им веща: что, безумнии, сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут! Кую пользу вы от них чаять можете! И посла всюду объявляя, чтобы шли ко крещению. Воробей же посадник сын Стоянов, иже при Владимире воспитан, и бе вельми сладкоречив, сей иде на торжище, и паче всех увеща. Идоша мнози, а не хотящих креститися, воини влачаху, и крещаху мужи выше моста, а жены ниже моста. Тогда мнози некрещении поведаху о себе крещенными быти, того ради повелехом всем крещенным кресты на шее, ово деревянны, ово медяны, и каперовы (сие видятся Греческие оловянны испорчено. - Примечание Татищева) на выю возлагати, (46) а иже того не имут, не верити и крестити, и абие разметанную церковь паки сооружихом, и тако крестя Путята, иде ко Киеву. Сего деля людие поносят Новгородцев: Путята крести мечем, а Добрыня огнем».
О. (По сем писа о разделении десяти сынов, упоминает жен весьма иначе, нежели Нестор, тако.)
«Владимир вскоре по крещении упрошен бе, отпусти жены от себе, яко обеща, и отпусти Вышеслава, иже родися от Оловы жены варяжские, в Новград, Гориславу со Изяславом в Полоцк, ея же сына Ярослава в Ростов, Всеволода во Владимир, Предславу со сыном Святополком в Туров, Малфрид со сыном Святославом в Овруч, Адил со сыном Мстиславом во Тмутаракан, а Станислава в Смоленск, Анны царевны сына Бориса и Глеба при матери остави; но Глебу назнаменова Муром, (47) зане бе еще у грудей тогда. Прочих жен и дочерей даде в жены ближним своим, неимущим жен и запрети да всяк..."

«Сим оное кончилось» (далее мы пропускаем о неудаче Татищева получить другие тетради Иоакимовской летописи для переписки. -С.Л.).

«Я намерен был все сие в Нестерову дополпить, но рассудя, что мне ни на какой манускрипт известный сослаться нельзя, и хотя то верно, что сей архимандрит, яко мало грамоте изучен, сего не сложил, да и сложить все неудобно, ибо требуется к тому человека многих древних книг читателя, и в языке Греческом искуснаго; к тому много в ней находится, чего я ни в одном древних Несторовых манускриптах не нахожу, а находится в Прологах и Польских историях, которые, как Стрыковский говорит, из русских сочинили и здесь те находятся, о которых в изъяснении показано.

Мне же известно, что в Новграде у диакона архиерейского есть древний Летописец, из которого я, видя у архиепископа Прокоповича выписку о счислении древних весов, денег и мер, також грамоту Ярославлю о вольности Новогородцам, которого нигде в манускриптах не нахожу...
Сего ради я сию выписку особною главою положил и в Несторовой несогласие примечаниями показал, а что в сей неясно, или не всякому известно, то я следующим пояснил».

«Примечания:

1. - Вениамин монах токмо для закрытия вымышлен.
2. - Иоаким Святитель, разумеется, архиерей, о котором выше н. 1 показано, час. II. н. 198.2367.
3. - Славена и Скифа братьев сказует, следственно единородных от незнания разности народов, что у многих древних находится: о Скифах же гл. 11, о Славянех гл. 13, о разности и смешении народов гл. 9. Сие же видимо, что в степенную Новогородскую отсюду внесено, и большими баснями умножено, гл. 33.
4. - Алазони в Греческом знаменовании почитай то же, что Славяне, гл. 12, н. 8.37.
5. - Амазони Славяне гл. 12, н. 52, гл. 14, н. 64, гл. 34 и что они Славяне то Мауроурбин и другие многие утверждают.
6. - Юнелий стихотворец, может, Ювеналий испорчено, но как о том он вспоминает, мне неизвестно.
7. - Бастарн князь, видно, что Славян Бастарнов на Дунае, и в Вандалии потом живших от него производят, гл. 13, н. 12, и сие обыкновенное - по имени народа вымышлять им праотца.
8. - Славянск град в степенной Новогородской разумеет Новград, гл. 33, мню отсюдуж взял, но здесь именует град великий, ибо имеет быть Старая Ладога, а выше говорит за Дунаем, может, о граде Алазоне, который географ Стефаний кладет близ Елеспонта, Мауроурбин Славенск град сказует на реке Мозеле и в Нормандии, но все мню вымыслы пустые.
9. - Скифия великая, гл. 11, часть П, н. 76, малая же Скифия Крым гл. 13. н. 43.
10. - Вандал князь: хотя Польские в глубокой древности короля славянскаго Вандала сказуют, но сие ошибка, что они вандалов-германян, или сармат с венды-славяны мешают, гл. 39 н. А здесь Иоаким вместо народа Вандалов князя именовал, равно Гелмолд онагож Винулем, то есть князь Винулев именовал, гл. 40. н., что и с летами согласует, ибо от оного до Гостосмысла счисляет четырнадцать колен, а по Гелмолду около трех сот пятидесят лет, потому приходит на владетеля по двадцати пяти лет, которое за среднее почесть можно, хотя Геродот и другие кладут по пятидесяти лет, но оное весьма велико.
11. - Гардорик и Гунигард: мню також имена князей от предел взятые, но может и собственные имена им тако были, как видим у Славян князи и грады одного имени многое: яко Владимир, Юриев, Изяславл, Ростислав, Радегаст и проч. О Гардорике же князе Стрыковский, стр. 53, из Базилика истории Атиллевой в теж времена сказует Гордорика короля гепидов, пришедшего в помощь Атилле, о Гунигаре Дитмар и Адам Бременский сказуют, Хунигард отечество Гунов, но оной вместо Гунов горд неправо именовали Хунигард гл. 17, н. 46, гл. 27 и 29, а что они не возвратились, то известно, что Гуны в Венгрии и Германии остались.
12. - От моря до моря: разумеет море Балтийское - озеро Ладожское, которое море Руское именуемо гл. 17, н. 47, гл. 32, час. II, н. 74.
13. - Грады по именам: видимо, Изборск во имя Избора, который у сармат Кунигард и Шуя именован. Владимир во области Псковской ныне село Владимирец, где древний вал видим и в древних писцовых книгах град или пригород именован. Сие имя Владимир в Вандалии у вендов давно употребляемо, которые северные в Валдемар превращали, зри гл. 32. Столпосвята неизвестно, токмо два села знаемы: Столбово на реке Тихвине, где 1617 съезд послов был и мир со шведами заключен, другое на реке Тверце меж Вышнего Волочка и Торжка Столп именуемо, оба сия в области Новогородской; но есть ли при котором знак древнего града, не знаю. Пред несколькими днями бывши у меня монах Ниловы пустыни, как я его спросил, почему оны Столбенский называется, то он мне сказал, что против острова онаго лежащий пригород Осташков древле от князя Столбов именован, а после княз Владимир Андреевич дав оны воеводе своему, преименовал Осташков.
14. - Адвинда княгиня: северные упоминают в Руссии короля Ендвинда, как Страленберг, стр. 95 из Дикмана сказует, король шведский Галдан женат был на дочери Енвинда короля Гордорихи, то может быть сын ее или свекор, как н. 30, 33 о перемене имен показано, так и здесь едино с другим сходно.
15. - Имена неведомы: видимо, что сей Иоаким и Нестор не так продерзы были имена смышлять как другие. Иоанн Магнус в истории Готической, когда не знал чим порядок королей дополнить, то взял из истории Мунгал или татар, и дела их купно с именами внес, как Страленберг, на стр. 45 обличил. Мы видим, что под Гостомыслом некоторых государей имена у иностранных упоминаемы, как выше н. 14 Ендвинд в гл. 17, н. 63 и он; но когда и по ком, которы был, неизвестно, для того их в порядок внести, и дела их им вымысля приписать с честию историка не согласует, и лучше незнание свое признать, нежели ложью хвалиться.
16. - Песни древних, хотя они не таким порядком складываны, чтоб за историю принять было можно, однакож много можно в недостатке истории из оных нечто к изъяснению и в дополнку употребить, как видим Омера песнями нечто в память оставившего. Стрыковский в недостатке истории литовской сказывал, что из песен брал. Я прежде у скоморохов песни старинные о князе Владимире слыхал, в которых жен его именами, також о славных людех Илье Муромце, Алексие Поповиче, Соловье разбойнике, Долке Стефановиче (следует «Дюке»; наборщик прочитал «Долке». — С.Л.) и проч. упоминают, и дела их прославляют, и в истории весьма мало или ничего; в пример сему о Путяте н. 45 я из песни изъяснил, но я жалею, что ныне таких песен списать не достал.
17. - Сие есть достопамятное изъяснение, что Бярмия, или Корелия тогда об реку Кимень Финляндией или Варягами граничила.
18. - Бярмы град: у Русских Кореля, у финнов Кексголм, то есть на дву островах. Баер мнит, что у Норманских Голмогардия или островная область именована, гл. 17, п. 40, 55.
19. - О дани Варягам Нестор кратко воспомянул, что Баера привело во мнение, якобы сии Варяги Нордманы Норвежские или Датские государи Русью владели, но здесь точно показано, что финские, гл. 32. н. а Гостомысл отъехал в Кексголм н. 18.
20. - Выбор град, по обстоятельству разуметь должно Выборг, токмо онаго нигде в Русской истории до 15 столетия не упоминается; по истории шведской сказуют, что в 14 столетии построен, и сие имя Выборг их языка почитают; еще есть град Выборг в пределе Псковском на реке Сороти от Пскова к Лукам Великим по пути девяносто верст: Иоаким же может сие говорит о Выборге, которой по строении разорен был, а после на том же месте построен, а оное древнее звание возобновлено, ибо мы многие примеры имеем, что древних разоренных градов пустые места имена сохраняют.
21. - Дочери Гостомысловы за кого были отданы, точно не показано, но ниже видимо, что большая была за Изборским, от которой Ольга княгиня, другая мать Рюрикова, а третией неизвестно: Нестор сказует н. 57, что Рюрик убил Славенского князя Вадима, что в народе смятение зделало; может, сей також-де внук Гостомыслу большой дочери сын был, который большее право к наследству имел, и для того убит.
22. - В Колмограде возшед на высокая: здесь видимо, что сей град был, где ныне село Бронницы, и холм оны за святость великую почитан, о котором гл. 29. н. 32. Вещуны же именуемы волхви, у восточных маги, и видно, что тут ответы богов или оракулы давались, как ниже н. 23. У Грек и Египтян, где оные обманы по Геродоту начало возъимели; ответы давались чрез женщин, которых Пифиа именовали, но те ответы попы, и более вершами двомненными сочиняли, о чем Далий, а по нем Фонтенель обстоятельно описал, для сего мню короли северные в Колмогард приежжали.
23. - Ответы у Зимеголов: разумеет Курляндию, где тако прославляемо было гл. 17. н. 24. Но сие довольно всем известно, что сии оракулы или богов через вещунов и пустосвятов ответы и пророчества сущие суть суеверным и несмысленным обманы, как Далий о Греческих и Египетских оракулах описал, а негде Христианские в пример приводит, иногда же ответы и цровещания по обстоятельству произшествия долго спустя складывали, как о сновидении показано.
24. - Сновидение сие точно показует на мать Рюрикову. Таковых вымышленных после предзнаменований и провещаний у древних немало находится, особливо сему подобное вижу у Геродота виденное Астиагом королем Мидийским о Кире Великом и пр. Сие же может Гостомысл, любя сию среднюю дочь, для успокоения противных рассуждений в народе о сыне большой дочери, вымыслил, яко Божеским откровением его определение утвердить, или после кто-либо вымыслил, как нам таких вымыслов от суеверных пустосвятов, льстецов и лицемеров слыхать нередко случалось, каковых мог бы я много с довольным доказательством привести, да едино токмо вспомяну, которое многим ведано, а никому в обиду быть не может. Двор царицы Праскевы Федоровны от набожности был госпиталь на уродов, юродов, ханжей и шалунов: между многими такими был знатен Тимофей Архипович сумазбродной поддъячей, которого за святого и пророка суеверцы почитали, да не токмо при нем как после его предсказания вымыслили: он императрице Анне, как была царевною, провещал быть монахинею, и назвал ее Анфисою, царевне Праскевии быть за королем и детей много иметь, а после, как Анна императрицею учинилась, сказывали, якобы он ей задолго корону провещал. Другие как я отьежжал 1722 году другой раз в Сибирь к горным заводам, и приехал к царице прощение принять. Она, жалуя меня, спросила оного шалуна, скоро ли я возвращусь? Он как меня не любил за то, что я не был суеверен, и руки его не целовал, сказал: он руды много накопает, да и самого закопают. Но сколько то право, то всякому видно. Какой был великой у безумных пророк Андреюшко, но сего не узнал, что его пытать будут, и зжечь за великую ересь и сквернодейства. Не упоминаю пустосвята Михаила в Васильевском саду жившего, который за плутовство и ересь распытан, и у баб в великом почтении был. Страбон в язычестве о пустосвятстве жен правду сказал, гл. 13. н. 5. Кому неизвестно вымышленное сновидение Густава Адольфа и пророчество о Карле ХII, короле шведском, в котором слагатель весьма обманулся; ибо все не по его желанию окончалось.
25. - Титул князь, какого языка, не знаю, о чем гл. 42. Иоаким Греческим изъясняет правитель, а великий князь вышний правитель или царь или король; но сие последнее у Славян до Рюрика во употреблении не было. Рюрику нуждно было для различия от подвластных князей Великий приложить, и сей титул у нас было до Иоанна Великого, который стал писаться Повелитель или Император г. 45., но у нас несмысленные разности писцы в степенной и других часто подвластных князей великими равно как римских епископов и архиепископов в папы по смерти жаловали, которые тот час чести не имели, гл. 48.
26. - Рюрик Финляндией обладал выше н. 21. гл. 31.
27. - Урмания имеет быть область в Швеции, мню не оную ли Баер гл. 32. н. 13 Раумдалия именует, Нестор их между Варяги н. 45 положил.
28. - Ижора в вено: сей предел Ярослав I после княгине своей Ингегирдисе в вено отдал гл. 17. н. 34 и может от Ингоря Ингриа прозвана, вено за жен час. II. н. 188, гл. 19.
29. - Осколд: хотя Иоаким точно сыном Рюриковым его не именовал, но обстоятельство утверждает, ибо Киевляне не просили бы сына, если его не было: Ингор же тогда или не родился, или был в пеленках, и как Осколд был княгине Рюрикове пасынок, Сарматский Тирарь, то Нестор, не разумея сего слова, пременил в Дир и зделал из одного имени два, Осколд и Дир гл. 3. н. 10, час. II. н. 51, гл. 32. н. 13.
30. - Олег шурин Рюриков: у Нестора именован просто свойственик, в манускрипте раскольничьей вуй Ингорь, то есть брат материн, в прологе Маиа 11. дядя Ингор, что значит брата отцева: но сие не согласно, паче же днесь положенное правильнее. По сему видно, что сочинитель жития Ольгина Иоакимову историю читал, да басню о ее роде и браке искрасил: зде же имя матери Ингоревы Ефанда, а после тем же жена Улеба сына его, час П. н. 102 именована. Может, Ингор от любви во имя матери своея назвал н. 34. Имя же Нордманское есть.
31. - Блаженный Осколд: в гл. 3. н. 10. показано, что он был крещен, и видно, что Иоаким крещение его описал, но оное утрачено, как выше н. 29 показано, и для того блаженным именован.
32. - Церковь стояла: Иоаким в том разуме говорит, что уже Святославом была разорена, а Нестор сказует, что по погребении над гробом построена, почему видимо, что ему по крещении имя дано Николай, час. II. н. 61.
33. - Олга от рода Гостомысла: иностранные сказуют ея дочь Гостомыслова, час. II. н. 43.58,76. и в пролог Маиа 2, неистовая ошибка, что крестьянкою и на реке перевощицею сказано, что и Нестор противоречит, говоря, Олег же приведе Ингорю жену от Изборска, следственно Олег избрал, а не Ингорь собою женился; к тому видим, что все князи и прежде и после женились на дочерях княжеских, а на крестьянках ни единого: в Прологе же Славянское имя Прекраса превратил в прилагательное прекрасная, которую Олег от любви преименовал ея в свое имя Олга, а при крещении Елена как то н. 14. и 30. о равномерных применениях сказано.
34. - Имя Князю Древлянского в разных манускриптах Нестеровых и в степенных разно; но Стрыковский точно сие положил час. II. н. 123. По сему видно, что Стрыковский сию Иоакимову имел.
35. - О проповеди апостола Андрея в Киеве весьма правильнее, нежели у Нестора написал, что он, может, у Киевлян, или Болгар и Козар, слышал, или на письме видел, гл. 3. час. II. н. 17.
36. - Многие крестились: весьма вероятно, ибо прежде уже христиан в Киеве было много гл. 3. час. II. н. 91.118. паче же Олга как владетельная могла многих верных ей вельмож склонить, особливо бывшие с нею в Цареграде, о церкви же Софийской Нестор смятно написал.
37. - Святослава супружество с Венгерскою. Нигде не нахожу, чия дочь была, о помощи же от Венгерского войском, сребром и златом сам Святослав упомянул; Венгерские истории сего времени, которые я имел, темны и кратки. В сие же время знатен был Король их Рокс, и может его дочь или сестра, имя же ея у Нестора 105 Предслава славенское.
38. - Глеб: Нестор единого Владислава и Улеба в договоре с Греки н. 104 упомянул. Улеб же и Глеб часто заедино кладено, и сие Улеб северное, а Глеб испорченное, властно как из Ингор сократили Игор час. II. н. 105.
39. - Горислава: У Нестора Рогнед и Рохмида, а после дополнитель н. 163. 383. именовал Горислава; первое Нормандское или северное, другое Славенское от обстоятельства ее любочестия дано.
40. - Ярополка склонность к христианству причина погибели его, и может по сему мощи его крестили час. II. н. 250. 249.
41. - О войне Владимира с Мечиславом или Мешком Нестор кратко упомянул: шед на Ляхы, зая грады Червенские н. 154. Польские сих времен историков не имели, и брали из Руских как Стрыковский говорит, они сию троекратную победу согласно кладут, а о положении дани не воспоминают, но токмо мир тяжкий учинил. Сие паки утверждает, что сия история им известна была н. 34.
42. - Крещение Владимирове: Иоаким ли, или списыватель так кратко, а Нестор пространно, но нечто (sic!) баснословно описал, а к тому и о месте крещения сумнительно час. II. н. 174.190 у Нестора же о Греческой принцессе Анне, которую здесь н. 37 видится правильнее Болгарскую разумеет, час. II. 153. 172.178.
43. - Епископов пришествие в Русь Нестор после митрополита три годы положил, в том числе и сей Иоаким, как выше н. 2. показано, может быть, что они вместе с митрополитом пришли, да в епархии после определены, о чем гл. 48 и час. II. н. 198.
44. - Сие ни о ком ином кроме Иоакима Епископа разуметь не можно, яко Нестор сказует: Иоаким послан был в Новград с Добрынею, не упоминая Путяты, ни обстоятельств крещения. В Крекшина манускрипте обстоятельства с противностью Новогородцев нечто сему согласно, но кратко и баснословно о идоле Перуне описано, якобы когда оны ломали и тащили, рыдал и противился, а в Ростовской еще прибавлено, якобы Перун палицу, имевшую в руке его на мост бросил, сказав, что торговцы с горожаны всегда будут драться; в Степенной сия басня расположена и к наказанию их Иоанном вторым соглашена час. II. н. 581, что можно в пример суеверным иметь, которые таким нечувственным вещам провещания вымышляют или верят н. 2.
45. - О Путяте нигде Нестор не упомянул, но есть Путят, токмо иной, в песнях старинных о увеселениях Владимира тако поют: против двора Путятана, против терема Зыбатина, старого Путяти темной лес; из чего можно видеть, что знатный муж был. Тысецкой же чин был над всеми войски яко фельдмаршал час. II. н. 390.
46. - Кресты на шею класть нигде у христиан, кроме Руси нас не употреблено, но кто узаконил, нигде не нахожу. Некоторые сказывают, якобы Владимир, иные о Булгарех, токмо в Болгарии не употребляют; и так мню, что Иоаким начал, а Владимир во все государство определил, чтобы кто крещения не отлыгался.
47. - Жены Владимира весьма иначе описаны, и у Нестора велика погрешность, что он при крещении детей двенадцать сынов написал, чему быть не можно: ибо по малой мере Борис и Глеб не родились, хотя бы они двойни были; о женах же во-первых Олову, княжну Варяжскую, мать Вышеславлю, Нестор не токмо не упомянул, но Вышеслава сына Рогнедина сказал, что в летех рождения и крещения согласить трудно, как я о летех Ярослава показал час. II. н. 150. 156. Предслава бывшая супруга Ярополка. Нестор (кроме числа ничего имени не объявя) именует Грекиня, а после упоминает сельцо Предславино н. 162. Адиля (князя) у Нестора Чешкая, и мню имя Германское, Аделгейд или изящество испорчено. Анну царевну Нестор сказует Греческую, что в великом сумнении и погрешности час. II. н. 184. Бориса же и Глеба он положил от Болгарины, а от царевны Анны никого не показал н. 163, а сей царевну Анну сказует мать Бориса и Глеба, то мню, конечно, сия царевна была Болгарская, а Василию и Константину сестра внучатая, как н. 163 сказано, а о прочих так многих женах и наложницах Нестор кроме числа ничего не написал. Стрыковский, согласно с сим сказует, что с сыновьями отпущены, а прочие выданы за знатных, и оному быть весьма нужно.
48. - Сие сказание хотя есть краткая выписка, а к тому из чего взято, то поврежденное и неполное, однакож ко изъяснению древности и Несторова темного сказания много служит, доколе полнейшая тех времен история сыскаться может, чрез что бы многия остающияся темности изъяснить и пополнить, что мню Святейшему Синоду весьма нетрудно, естьли повелит во всех монастырях всякие древния письменныя книги, тетради, грамоты и прочая обстоятельно описать и под именем Русской библиотеки напечатать, чтобы желающие в истории церковной и гражданской трудиться могли знать, где что сыскать могут, что и монастырям немалой доход и пользу принесет».

На этом примечания Татищева заканчиваются.



Bindu
Администратор
Сообщения: 3756
Зарегистрирован: 03 янв 2008, 03:59
Благодарил (а): 6 раз
Контактная информация:

Re: Иоакимовская летопись

Сообщение Bindu » 07 окт 2017, 03:46

Перейдем теперь к анализу содержания Иоакимовской, вернее, Псевдоиоакимовской летописи, оговорившись, что содержание ее настолько богато и интересно, что рассмотреть ее сразу во всех деталях невозможно. Мы ограничимся только общим анализом ее, как исторически достоверного источника.

Наш анализ мы начнем с событий, связанных с крещением новгородцев, ибо эта часть летописи бесспорно принадлежит самому Иоакиму (Псевдоиоаким местами просто переписывает ее слово в слово), и в достоверности рассказа сомневаться не приходится, - настолько он насыщен реальными подробностями и логичен. Рассказ настолько жив, что повествователь (сам Иоаким) переходит с третьего лица на первое и говорит: «мы же стояхом на торговой стране, ходихом по торжищам и улицам, учахом люди елико можахом...»

Ясно, что «мы» - это духовные лица, приехавшие с Добрыней крестить новгородцев.

Согласно Иоакиму, Владимир Великий получил из Царьграда, как он просил, митрополита Михаила, родом болгарина, четырех епископов и много священников, диаконов и певчих, славян по национальности, т.е. людей, могущих разъяснять народу сущность новой религии, и до известной степени быть примером для всех других славян.

Епископы были посажены в Ростове, Новгороде, Владимире и Белгороде. Из этих центров началось крещение Руси. Духовные лица, в сопровождении сановников Владимира и подкрепленные войском, стали крестить «сотнями» и «тысячами». Население роптало, но не смело отказываться от крещения («воев ради», т.е. боясь войска), добавлено, что тех, кто отказывался, воины тащили силой (не без подзатыльников, конечно).

Судя по тому, что в войске Добрыни оказалось самое малое 500 ростовцев, можно думать, что Добрыня пришел крестить новгородцев не прямо из Киева, а через Ростов, откуда он, предвидя сопротивление новгородцев и взял военное подкрепление. Новгородцы же, узнавши, что Добрыня идет крестить и их, собрали вече и поклялись не допустить уничтожения идолов, они вооружились, разметали мост, соединявший обе части города, поставили катапульты с каменьями наготове в предвидении того, что Путята попытается перейти с войском в этом месте. Увещаний Добрыни они и слушать не хотели, Богомил Соловей, главный языческий жрец, достаточно настроил их против крещения. Иоаким с другими духовными были на Торговой стороне, под прикрытием войск Путяты. В результате их уговоров за два дня они крестили всего несколько сотен - этого было явно слишком мало.

На противоположной стороне всё кипело: тысяцкий новгородский Угоняй, «ездя всюду вопил, - лучше нам помрети, неже боги наши дата на поругание». Жену Добрыни и нескольких его родственников, находившихся на той стороне, новгородцы убили, а дом его разграбили.

Брать Новгород в лоб, через мост, означало огромные потери, поэтому Путята, руководивший войском Владимира, пустился на хитрость: ночью с 500 ростовцев он тихонько переехал выше города и зашел в тыл. Новгородцы приняли этих воинов за своих. Войдя в город, Путята захватил Угоняя и несколько других видных руководителей восставших и отправил их на другую сторону к Добрыне.

Узнавши о происшедшем, новгородцы в количестве до 5000 окружили отряд Путяты, и начался отчаянный бой. Церковь Преображения была разметана (интересно указание на существование христианской церкви в Новгороде еще до крещения Руси), а дома христиан разграблены. На рассвете, однако, Добрыня подоспел Путяте на помощь со всем войском.

Но и тут пришлось пуститься на хитрость: он велел зажечь несколько домов около берега, бойцы бросились тушить пожар и бой сам собой прекратился. Тогда мятежники выслали своих вожаков просить у Добрыни мира.

Добрыня собрал воинов, прекратил грабеж и начал истребление идолов. Деревянные сжигались, а каменные ломались и бросались в реку (а ведь остатки должны сохраниться!). Язычники плакали и вопили, Добрыня же насмехался.

Посадник Воробей, сын Стоянов, воспитанный при Владимире, отличавшийся красноречием, на торжище увещевал всех. Многие пошли креститься, не хотящих же воины волокли силой. Мужчины крестились выше, а женщины ниже моста. Многие некрещеные заявляли, что они уже крестились, поэтому духовенство приказало («повелехом») всем носить кресты на шее деревянные, медные и т.д. Разметанная церковь была вновь восстановлена. Путята затем отправился в Киев. Отсюда и пошла поносная поговорка о новгородцах, что «Путята крестил мечом, а Добрыня огнем». Из этого рассказа видно, что летопись Нестора в отношении крещения Руси оказалась значительно припудренной и напомаженной - очень многое, что не нравилось Нестору, было им опущено.

Как и можно было ожидать, крещение Руси отнюдь не совершилось так благонамеренно и парадно: крестили силой и не без смертоубийств.

И это было не только в Новгороде. Сравнивая летописи Иоакима и Нестора, нельзя не отметить, что Иоакимовская летопись безусловно достоверна и насыщена подробностями, Несторовская намеренно выхолощена и, следовательно, исторически менее достоверна. Далее идет о наделении сыновей Владимиром вотчинами и об отпуске жен, в связи с его крещением и женитьбой на Анне Греческой. Сыновей указано 10, отношение их к женам Владимира значительно отличается от данного Нестором.

Мы не будем входить здесь в критику и рассмотрение вопроса о детях и женах Владимира, вопрос сложен и требует особого рассмотрения, отметим, однако, что Татищев в примечании 47 указал на явные погрешности Нестора и явственно склоняется в пользу данных Иоакима, а не Нестора, тем более что и польские летописцы дают те же сведения, что и Иоаким.

Большая вероятность Иоакимовской летописи подкрепляется несколькими мелкими деталями, говорящими за точность и конкретность изложения.

Указано, что Борис и Глеб были сыновьями от Анны, но что Глеб был еще «у грудей», однако ему в вотчину уже был намечен Муром. Сказано, далее, что, разослав своих жен с сыновьями по их вотчинам, он оставил Бориса и Глеба при их матери, т.е. в Киеве, что и подтверждается другими летописями.

Сказано также о судьбе других жен: Владимир роздал их своим неженатым приближенным. На этом рукопись Иоакима обрывается. Обратимся теперь к крещению Владимира, версия Иоакимовской летописи совершенно неприемлема. В чем же дело?

После победы над поляками Владимир якобы пошел на болгар, победил их, заключил мир, и принял крещение сам с сыновьями и крестил всю Русскую землю. Царь болгарский Симеон якобы прислал ученых иереев и книги в достаточном количестве.

Ложность этой версии безусловна: царь Симеон (893—927) давно уже умер и посылать никаких иереев не мог; самое восточноболгарское царство не существовало, а в западноболгарском царстве был царь Самуил, находившийся в крайне критическом положении, - дела и внешнеполитические (с Византией), и внутриполитические шли крайне плохо, государство едва существовало и ему было не до религиозных дел на Руси. Наконец, государство Самуила территориально не соприкасалось с Русью, и не было никаких оснований для войны.

Во-вторых, как убедительно показал Расовский («Seminarium Kondakovianum». Вып. VI. Прага, 1933), Владимир воевал не с дунайскими, а с волжскими болгарами, как это было еще со времен Аскольда (Русь почему-то всегда билась с этими болгарами).

В-третьих, победа Владимира над болгарами и принятие их веры совершенно невероятно: победитель мог навязать свою веру, а не заимствовать ее у побежденных.

В-четвертых, если в дальнейшем Владимир просил и получил у Царьграда митрополита, епископов, священников и даже певчих, то это он мог сделать и до похода на Болгарию.

В-пятых, если болгарское крещение Владимира верно, то почему русские, византийские, армянские и арабские источники утверждают, что Анна вышла замуж при условии, что Владимир крестится?

Наконец, если Владимир был крещен болгарами (и, как утверждают некоторые, женат на болгарской княжне), то как он мог, будучи христианином, жениться и на Анне и стать двоеженцем? Этих аргументов совершенно достаточно, чтобы утверждать, что версия Иоакимовской летописи ложна, но как мог нести явную чушь епископ Иоаким, который, возможно, лично присутствовал при крещении Владимира и во всяком случае был осведомлен об этом самым точным образом?

Ответ прост: переписанная Татищевым летопись не есть Иоакимовская летопись собственно, а летопись, только использовавшая Иоакимовскую.

Псевдоиоаким заимствовал из настоящей летописи Иоакима только то, что ему нравилось. Из Несторовской летописи мы знаем, что на Руси было сильное течение принимать крещение Владимира раньше и независимо от Царьграда. В следующей главе мы подробно рассмотрим обстоятельства и место крещения Владимира, здесь же мы только отметим, что «Похвала Иакова мниха» и другие подобные религиозные источники не могли сказать правды о Владимире, пишучи ему панегирики.

Правда заключалась в том, что Владимир принял крещение вовсе не из убеждения, а потому, что это было условием его женитьбы на греческой царевне. Владимир крестился из-за выгодной политической комбинации.

Так как русская церковь издавна делала попытки канонизировать Владимира, но встречала решительный отпор Византии, то русские церковные источники должны были найти какой-то выход, выход этот был в принятии Владимиром крещения еще до Корсуня. Была совершена фальсификация, тем более что митрополит, крестивший Владимира, был по-видимому, по национальности болгарином. Этот вариант, по-видимому, имелся в летописи до Никона, который, ознакомившись почти на месте с обстоятельствами крещения Владимира, ввел в летопись действительно исторические данные. Он также нашел удачную форму и ввел легенду о болезни глаз Владимира и его исцелении, что значительно смягчило для верующих довольно горькую правду.

Псевдоиоаким (по-видимому, лицо духовное), составляя летопись и беря в основу летопись Иоакима, предпочел все же версию не Иоакима, а Нестора, более соответствующую как национальным, так и духовным интересам. Что версия не принадлежит Иоакиму, видно уже из необыкновенной краткости сообщения и малой его конкретности. Возвращаясь к войне с поляками, мы опять-таки находим ряд интересных подробностей, вовсе отсутствующих у Нестора.

Оказывается, Мешко был князь Ляхов и Ленчан (таинственые «лензаниноис» Багрянородного!). Его войска дважды были разбиты воеводами Владимира, но тот продолжал войну, доходя до Горыни. Против него, наконец, выступил сам Владимир, на реке Висе (Татищев полагает на р. Висле, что маловероятно). Мешко был разбит наголову, вынужден был просить мира и отдать пять городов. Так как эти сведения имеются и у польских летописцев, эти данные должны быть включены в нашу историю. Иоакимовская летопись полнее здесь Несторовской.

Только из Иоакимовской летописи мы узнаем, что Ярополк был старшим сыном Святослова (по-видимому, от венгерской княжны), Владимир - средним, причем лишний раз подчеркивается, что он был сыном не какой-то скандинавки Малфреди, а девки-ключницы Малуши, т.е. по матери чистым славянином, младшим сыном был Олег.

Хотя Новгород обычно давался наследнику на престол в Киеве, в Киеве, очевидно из-за постоянных войн отца, сидел Ярополк, осуществляя княжение. Поэтому Владимир сел в Новгороде. Ярополк, оказывается, весьма был склонен к христианству, но сам не крестился из-за недовольства народа. «Прочее, - говорит далее Татищев, - до ухода Владимира в Варяги кратко, но согласно с Нестором».

История войны с полоцким князем Рогволодом изложена иначе и правдоподобнее. Война началась не из-за отказа Рогнеды выйти замуж, а из-за нападения Рогволода на новгородские земли. В результате похода Рогволод и двое его сыновей были убиты, а Рогнеда взята Владимиром насильно в жены. О безобразной сцене насилия, имеющейся у Нестора, нет ни слова. Кстати сказать, и у Нестора она всплывает гораздо позже и носит явный характер позднейшей вставки.

Рогнеда, оказывается, соглашалась выйти за Ярополка, и послы последнего были в это время в Полоцке. Владимир, сделавши ее своей женой против воли, переименовал в «Гориславу». Кстати, отметим, что имя это допускает два объяснения с противоположным значением:

1) горестной славы и 2) горящей, т.е. яркой славы.

Насильственная женитьба Владимира на невесте Ярополка, конечно, ухудшила отношения его с братом. Отметим, что Рогнеда была трактована вовсе не как наложница, военная добыча, а как настоящая жена, - у нее было от Владимира несколько сыновей, а одна из летописей сохранила даже упоминание о том, что Владимир, женившись на Анне, счел необходимым специально известить об этом Рогнеду, - явное указание на то, что Владимир очень с ней считался. Ярополк будто бы весьма был опечален смертью Олега, происшедшей не по его вине, а также тем, что и с другим братом, т.е. с Владимиром, начиналась война. Он якобы пытался увещевать Владимира, но для подкрепления доводов послал и войска. Владимир испугался и хотел бежать в Новгород из «Кривичья».

Однако Добрыня, зная, что Ярополк нелюбим народом из-за предпочтения им христиан, удержал Владимира и пошел на хитрость: он пошел на подкуп воевод Ярополка, пославши им дары, «вадя», т.е. привлекая их на сторону Владимира (у Татищева ошибочно сказано «водя») и, совершенно очевидно, обещая, что Владимир поведет курс на язычество.

В трех днях пути от Смоленска, на реке Дручи (опять точное, конкретное указание!) «победиша полки Ярополчи не силою, ни храбростью, но предательством воевод Ярополчих».

Теперь загадка, почему это Владимир, вернувшись из заморья, стал так налегать на язычество, разъясняется: курс на язычество обеспечил ему победу против Ярополка. Всё дальнейшее - только выполнение обязательств, данных воеводам Ярополка. Это сообщение Иоакимовской летописи чрезвычайно важно, ибо показывает тайные пружины событий в прошлом. Вместе с этим это показывает, что Иоакимовская летопись гораздо конкретнее и точнее Несторовской и заслуживает, как источник, полного внимания.

Далее следует примечание Татищева: «О убивстве Ярополка, рождении Святополка и проч., почти согласно с Нестором, и житие Владимирово описано со многими пирами и веселии, которые к сему не принадлежат». Какая досада, что Татищев не переписал этого отрывка, открывающего хоть чуть-чуть завесу над светской жизнью того времени!

Обращаясь к княжению Светослава, мы находим также интереснейшие детали, отсутствующие у Нестора. Отметим, прежде всего, описку - следует не: «и по смерти Олги Светослав пребываше в Переяславци на Дунае воюя. Но Козари» и т.д., а: «И по смерти Олги Святослав пребываше в Переяславце на Дунае, воюя на Козари, Болгари и Греки, имея помощь от тестя князя Угорского и князя Ляцкого» и т.д.

Значит, Светослав был женат на венгерской княжне, а Переяславец был главным штабом Светослава, откуда он наносил удары хазарам, грекам и болгарам.

Далее речь о неудаче русских около «Долгой стены» под Царьградом.

Татищев, оказывается, вовсе не знал, что это за «Долгая стена», - это лишний раз подчеркивает, что Иоакимовская летопись - не фальшивка Татищева. Речь идет о защитной стене от Деркоса на Черном море до Селимбрии на Мраморном, длиной около 50 миль, построенной в 512 году императором Анастасием против нападений варваров.

Светослав одержал много побед, но под Длинной стеной, т.е. недалеко от Царьграда, где были сосредоточены все силы Византии, руссы были разбиты. Воины-язычники сваливали вину на христиан: это, мол, наказание языческих богов. Светослав так рассвирепел, что приказал многих христиан тут же казнить, в том числе и «единого брата своего Глеба».

Этот Глеб является камнем преткновения всех. Нестор не говорит о нем ни слова, но в договоре Игоря с греками 945 года упомянут посол «жены Глеба», причем этот посол был среди других послов – членов семьи Игоря, а не его сановников. Какой-то Рюрикович с именем Глеб, безусловно, существовал и был в числе самых близких членов семьи Игоря. Это обстоятельство опять-таки говорит в пользу достоверности Иоакимовской летописи.

Упоминание жены Глеба и неупоминание посла самого Глеба можно рассматривать как свидетельство того, что в 945 г. жена Глеба была вдовой; в этом случае присутствие Глеба приблизительно в 872 г. под стенами Царьграда необъяснимо. Однако вполне возможно, что Глеб был в долговременной отлучке и в его вотчине правила его жена, в этом случае недоразумение устраняется.

Однако в договоре 945 г. упомянут следом за Игорем и Святослав, его наследник (малолетний); почему же наследником был не старший, уже женатый брат, а малолетний Игорь? Иоакимовская летопись указывает, что Глеб был единственным братом Светослава; можно сказать с полной уверенностью, что Глеб не был сыном Ольги, а сыном другой жены Игоря. Если эта жена была низкого происхождения или просто наложница, положение Игоря, как наследника, становится понятным.

Вдобавок ко всему Глеб оказался христианином, что также могло сыграть роль в устранении его от престолонаследия - народ такого князя не признал бы.

Казни воинов-христиан цели якобы не достигли. Светослав увидел в этом чародейство христианских священников и послал в Киев приказ: храмы христиан разорить и сжечь. Затем пришел сам в Киев с намерением расправиться с тамошними христианами.

Далее интересная подробность: оказывается, большую часть воинов он отпустил сухим путем, а сам, с небольшим отрядом, поехал Днепром.

Иоакимовская летопись в таком решении, приведшем к смерти, видит наказание от Бога.

В уже изложенных событиях мы видим резкую разницу между Иоакимовской и Нестеровской летописями: первая много говорит о язычестве и описывает и князей и народ гораздо более язычниками, чем это делает Нестор.

Несомненно, это объясняется временем написания летописей в первую очередь. Иоаким писал в разгар борьбы с язычеством, когда и настоящее, и прошлое еще было насыщено им. Нестор писал почти 100 лет спустя, когда борьба уже отгорела и упоминать об антихристианстве князей было неудобно, неудобно было напоминать, что христианство пришло не без тяжелой борьбы. Поэтому Нестор о многом умолчал и многое смягчил.

Вообще, борьба язычества и христианства продолжалась очень долго, веками, велась с переменным успехом. И в этом отношении Иоакимовская летопись живее, точнее и богаче Несторовской. Разобранная нами часть Иоакимовской летописи показывает, что содержание ее всюду логично и последовательно, излагаются только факты, никаких сказочек вроде истории о белгородском киселе или Кожемяке, вырвавшем голой рукой кусок кожи из живого быка, нет.

Нет даже легенд о мести Ольги. Сказано только, что древлянский князь Мал, сын Нискинин (опять-таки реальная подробность!), посылал к Ольге сватов, но оскорбленная предложением Ольга отдала приказ одних из послов убить, других сжечь, а сама с войсками направилась против древлян, разорила и сожгла их город Коростень.

История крещения Ольги описана подробнее: оказывается, христианские священники обратили ее в христианство еще в Киеве, но открыто креститься здесь она не могла, боясь недовольства народа. Поэтому она направилась с верными вельможами в Царьград, где и крестилась. Вернувшись, Ольга привезла с собой священников, построила деревянную церковь Святой Софии и убеждала Светослава креститься. Тот и слышать не хотел. Каково было отношение к христианству, видно из глухого указания, что вельможи, принявшие христианство в Царьграде, подвергались поруганию народа и многие из них были убиты.

В свете сообщаемого понятно, почему, как это сообщают некоторые летописи, Ольга держала священника «втайне», это слово случайно ускользнуло от цензоров типа Нестора.

Об Игоре сказано, что Олег женил его на Ольге, которая была из Изборска (город недалеко от Пскова). Звали ее Прекраса (мы, по-видимому, по ошибке, называли ее на предыдущих страницах Пребрана, но, возможно, нам память изменяет, и в каком-то из источников она также названа Пребрана). Олег будто бы переименовал ее в свое имя.

У Игоря были потом и другие жены, но он уважал Ольгу больше других из-за ее ума. Надо думать, что история войны Игоря с греками и его смерти не отличалась от версии Нестора, ибо Татищев отмечает, что об этом сказано в летописи кратко; существенное расхождение Татищев непременно отметил бы.

Об Олеге сказано, что он был шурином, т.е. братом жены Рюрика, и был норвежским князем. Можно думать, что это был единственный князь-скандинав на Руси, шедший, однако, совершенно в фарватере русской истории, все другие по крови были чистокровные, либо наполовину славяне.

История завоевания Олегом Киева изложена совершенно иначе и опять-таки правдоподобнее и конкретнее. Киевляне, оказывается, жаловались Олегу на Аскольда, Олег кроме того завидовал, что Аскольду попалась такая богатая область. Это побудило его собрать войско и отправиться на завоевание Киева, захватив для подкрепления своих юридических прав и малолетнего Игоря. Ему, иностранцу, это было крайне необходимо, ибо совершаемое им покрывалось именем Игоря, законного наследника.

История с заманиванием Аскольда в лодку совершенно опущена, сказано просто, что «блаженный же Осколд предан киевляны», - здесь сказочный эпизод Нестора отсутствует. В самом деле, заманивание Аскольда в лодку каким-то неизвестным купцом маловероятно, и еще более маловероятно, что киевляне так безучастно отнеслись к смерти князя. На деле всё было иначе: киевляне были недовольны Аскольдом и сыграли какую-то предательскую роль: сказано ясно, что Аскольд был предан. Вся экспедиция Олега приобретает совершенно иной характер, это не было: «давай, мол, пойду, завоюю Киев», а предприятие, опиравшееся на желание киевлян убрать Аскольда.

Так как Аскольд назван «блаженным», есть полное основание думать, что он был христианином, а зная недовольство народа христианами, можно догадываться, Что Аскольда погубило то же, что и Ярополка, - склонность к христианству.

Иоакимовская летопись подводит под события какую-то идеологическую базу и они предстают перед нами во плоти и крови, сообщения же Нестора - часто просто перечисления событий без всякой внутренней их связи.

Сказано также, что Аскольд был погребен на горе, «идеже стояла церковь св. Николая, но Святослав разруши ю, яко речется». Из этого замечания, равно как и из показания Несторовской летописи, нельзя делать заключение, что между Аскольдом и церковью Святого Николая была какая-то логическая связь. Думают, что церковь Святого Николая была так названа потому, что она была построена в честь Аскольда, получившего при крещении имя Николай.

Таубе идет так далеко, что, исходя из того, что в то время был папа Николай, полагает, что Аскольд был католиком.

Все эти предположения совершенно недоказательны: и в том и в другом случае речь идет о том, что летописцы указывают местоположение могилы Аскольда, - «там, где стояла церковь св. Николая». Однако отсюда вовсе не следует, что сам Аскольд был Николаем. Он мог быть, но мог и не быть, и из показаний летописи нельзя извлекать того, что хочется тому или иному автору.

Замечательно, что Иоакимовская летопись никакого Дира не знает. Татищев считает, что слово «Дир» было неверно понято и из прозвища Аскольда Нестор создал второго князя - Дира. В пользу Дира говорит и Никоновская летопись, арабские источники знают князя Аль-Дира (но не знают Аскольда!). Киевская традиция не знает могилы Дира, могила же Аскольда общеизвестна. К этому вопросу мы еще имеем намерение вернуться особо.

Говорится далее о победе Олега над греками, хазарами, болгарами и «волотами» у Дуная. Волоты или волохи - придунайские римляне.

Таким образом, Иоакимовская летопись сохранила замечательное известие о большом дунайском походе Олега. Совершенно естественно, что ни о легенде о кораблях Олега на колесах, ни об ужалении Олега змеей нет ни слова, - Иоаким сказками не интересовался. Зато эти сказки и создали популярность Нестору и его типу летописи.

Появление Аскольда в Киеве объяснено иначе: не он отпросился у Рюрика в Царьград и почему-то застрял в Киеве, а «славяне, живущие по Днепру, зовомии Поляне и Поряне» (имя, кажется, единственный раз встречающееся в нашей истории), будучи притесняемы хазарами, которые владели Киевом и другими их городами, просили Рюрика прислать к ним сына или какого-нибудь другого князя княжить.

Рюрик послал войско в Киев во главе с Аскольдом. Аскольд завладел Киевом, а затем, собрав еще больше войска, прогнал хазар. Затем он двинулся в ладьях на Царьград, но буря разметала его ладьи. Затем в Иоакимовской летописи был перерыв, лист обрывался на словах: «и возвратися посла (Аскольд) в Царьград ко царю...» Сбоку было приписано: «утрачены в летописце два листа». Новый лист начинался: «Михаил же возблагодари Бога, иде в Болгары». Татищев предполагает, что на двух утраченных листах была изложена история крещения Аскольда и легенда о чуде с несгоревшим Евангелием. Упомянутый же Михаил был болгарским митрополитом.

Мысль эта весьма вероятна, возможно даже, что листы были вырваны намеренно: крещение Аскольда и Руси до Владимира срывало все значение крещения последнего, но, как мы это разбирали выше, легендарное крещение «руссов» и чудо с несгоревшим Евангелием, скорее всего, относится к моравам.

О Рюрике сказано, как отметил Татищев, согласно с Нестором, но имеется и интересная деталь: после смерти обоих братьев, на четвертый год княжения, Рюрик переселился в Новый град великий ко Ильменю, т.е. очевидно, из Ладоги в Новгород. Это указание Иоакимовской летописи совершению подтверждает нашу мысль, высказанную ранее, что Рюрик сначала сел в Ладоге, а потом уже переехал в Новгород. Мысль же была высказана нами на основании только логических соображений.

Для порядка и суда Рюрик рассадил по городам князей «от Варяг и Славян» (между прочим, ни разу не сказано слово «Русь», что было бы прямо-таки необходимо, если бы норманская теория была верная, и сам назвался «великий князь» в отличие от подручных князей. Далее следует совершенно исключительная по своему интересу фраза: «по смерти же отца своего облада Варягами, емля дань от них».

Это единственное в истории глухое указание на отца Рюрика, из него видно, что отец Рюрика был варяжский князь. Возможно, что до появления на Руси Рюрик был только княжичем и пошел на Русь с братьями именно потому, что им подвернулось самостоятельное княжение. Отец же остался княжить у себя.

Однако, когда отец Рюрика умер, он не перешел на престол отца, а остался в Новгороде, сохраняя управление над отцовской землей («обладали Варягами») и получая с нее доходы («емля дань от них»). Это сообщение может оказать существенную помощь в разысканиях, кто же был Рюрик.

Именно могут найтись западноевропейские источники, по которым можно будет установить, чьим сыном был Рюрик. Ниже мы увидим в одном из очерков, что хронология первых Рюриковичей, вероятно, точнее, чем мы думаем, и на восемь лет отличается почти во всех данных.

Поиски предков Рюрика облегчаются тем, что, согласно Иоакимовской летописи, отец Рюрика был князь, а это значительно суживает круг особ, среди которых следует вести поиски. Во-вторых, в момент вокняжения Рюрика на Руси отец его жил и княжил (это дает приблизительную дату). В-третьих, Рюрик осуществлял правление своей вотчиной, будучи на Руси.

Татищев предполагает, что варяжская земля отца Рюрика была Финляндия. Вообще, некоторые авторы выражение, что варяги были призваны «из-за моря», склонны объяснять, как призвание с другой стороны Ладожского озера, которое из-за своей величины могло бы быть названо и морем, как например, называют Аральское море или Байкал.

О Рюрике сказано, что у него было несколько жен, но самой любимой была сестра Олега Ефанда, дочь норвежского князя. О смерти Рюрика сказано, что он сильно заболел после того, как Аскольд был отправлен в Киев (что, следовательно, должно быть отнесено к концу его 17-летнего княжения) и на смертном одре («начат изнемогати») передал малолетнего Игоря попечению Олега.

Перейдем теперь к некоторым выводам. Сравнение Иоакимовской летописи с Несторовской показывает, что основная линия событий от Рюрика до Владимира Великого, в сущности, та же. За немногими исключениями разница заключается в том, что в Иоакимовской имеются подробности, которые Нестор не счел нужным упомянуть. Очень важно, что уклонения Иоакимовской летописи не имеют никогда капитального значения и не делаются основой для развития совершенно иных сюжетов и вариантов со стороны Псевдоиоакима. Он только вносит поправки, но не перестраивает историю. Если бы это была фальшивка, то автор ее должен был сделать свою версию более отличной, а главное, целенаправленной в какую-то сторону. Этого нет, никакой тенденциозности не видно. Если бы он был славянофилом, ему ничего не стоило бы умалить или вовсе отодвинуть в тень варягов, этого он не сделал. Если бы он был «норманистом», он выдвинул бы варягов, и этого нет. Наконец, отсутствие всяких легенд и сказок ясно говорит о серьезности писавшего.

В пользу древности сведений Иоакимовской летописи говорит также то, что она была без дат (Татищев говорит: «токмо все без лет») и есть основания думать, что именно Иоакимовская летопись была прототипом для Несторовской, а не наоборот.

Таким образом, рассмотренную часть Иоакимовской летописи мы должны признать безусловно достоверной и многое из нее должно быть без малейшего колебания внесено в официальную историю. Почти несомненно, что она была прототипом для Нестора, но последняя была официальной летописью и мало-помалу подавила истинное значение Иоакимовской. Несторовская стала догматом, и всякое уклонение от нее стали считать ересью.

Историки совершенно очевидно проморгали истинное значение летописи Иоакима. Именно она является одним из древнейших этапов русского летописания.

Переходим теперь к той части Иоакимовской летописи, которая касается эпохи до Рюрика. Естественно, что чем глубже мы идем в тьму веков, тем менее достоверными, легендарными, почти сказочными становятся сведения, этого не учли изучавшие Иоакимовскую летопись и совершенно напрасно огульно ее охаяли. И в дорюриковской части летописи, несомненно, есть сведения, имеющие здоровое историческое ядро. Нестор их отверг, за ним пошли и другие, считая, что, мол, если этого у Нестора нет, значит, это недостоверно. И здесь сказалось отсутствие критического чутья у почти всех историков.

На деле умолчание Нестором дорюриковской истории объясняется не тем, что он считал ее ложной, а тем, что она была ему неинтересна. Он был южанином, он писал историю Южной Руси, именно того государства, с которого началась настоящая Русь, Северная же Русь только присоединилась к этой Руси. Новгород его интересовал мало, его интересовала главным образом история династии князей Киева, и эту династию он начинает с Олега, считая его первым русским князем.

О Рюрике он упоминает только потому, что нельзя было показать Олега свалившимся откуда-то с неба. Поэтому Рюрик в устах Нестора - это, так сказать, введение в историю Руси, но история самого Рюрика его мало интересует. Он явился из-за моря, и всё.

Совсем иначе на дело смотрели Иоаким и Псевдоиоаким: как Новгородцы, они, прежде всего, интересовались историей Новгорода. Иоаким излагает историю Новгорода с прадеда Рюрика Буривоя в связной форме, это соответствует продолжительности трех поколений, т.е. приблизительно 75 годам до Рюрика. Этот срок относительно весьма незначителен, и всегда можно допустить, что если о ком-то дошли исторические сведения, то сведения об его прадеде не должны казаться чем-то недостоверным, мифическим, тем более что речь идет о государственных деятелях, деяния которых, естественно, долго удерживаются народной памятью.

Так, история Новгорода, вернее Новгородской земли, начинается с Буривоя. Он имел тяжелую войну с варягами и много раз побеждал их, он обладал также «всей Биармией до Кумени» (к значению этих терминов мы в дальнейшем вернемся). Но в конце концов при этой реке он был разбит наголову и бежал в сильно укрепленный город Биармы, что был расположен на острове. Там находились подвластные ему князья.

Убежав в отдаленную часть своих владений, Буривой там и остался и в конце концов и умер.

Варяги же захватили столицу («град великий»), это был не Новгород, и другие города, и наложили на Словен, Русь и Чудь тяжелую дань (следует заметить здесь употребление слова «Русь»). Народ сильно страдал, тогда они не выдержали и послали к Буривою просить отпустить им его сына Гостомысла (вероятно, Буривой был уже слишком стар для новой борьбы).

Когда Гостомысл явился, произошло восстание: одни варяги были избиты, другие изгнаны, дань варягам отменена. В происшедшей дальше битве варяги были разбиты. Гостомысл построил при море город (очевидно, против высадок варягов) и назвал его именем своего старшего сына Выбора. С варягами был заключен мир, и настала тишина.

Гостомысл внушил соседям своей силой и умом уважение и страх. Многие князья якобы приезжали и морем, и посуху попросить у него совета, посмотреть, как он судит и ведет дела, У Гостомысла было четверо сыновей, все они либо умерли дома от болезней, либо были убиты на войне. Трех дочерей он выдал замуж за соседних князей. Гостомысла очень тревожила мысль о своем наследнике, поэтому он направился в Колмогард (значит, он жил не там) вопросить оракула. Он получил ответ, что боги обещают ему дать потомство. Гостомысл не поверил, ибо был стар и жены его детей не рожали.

Тогда он послал к вещунам в Зимеголы и опять получил ответ, что ему будет наследовать его потомок, но и этому предсказанию он не поверил.

Однажды ему приснился сон, что из чрева средней его дочери Умилы растет плодовитое дерево, покрывающее целый город, и т.д. Вещуны указали, что наследовать ему будут внуки его средней дочери. Гостомысл, когда увидал, что смерть приближается, созвал старейшин Словен, Руси, Чуди, Веси, Мери, Кривичей и Дреговичей и рассказал им свое сновидение. Посланные отправились к варягам, и после смерти Гостомысла пришел «Рурик с двумя браты и роды его». («Здесь о их разделении, кончине и проч. согласно с Нестором, токмо всё без лет». - Примеч. Татищева).

Из всей Иоакимовской летописи сновидение Гостомысла - единственная легенда. Однако Татищев высказал здравую мысль: сновидение, возможно, просто выдумка самого Гостомысла. Не имея внуков от сыновей, он, естественно, пришел к мысли передать княжение по дочерней линии, но здесь было затруднение: согласно законам того времени следовало назначить наследником сына старшей дочери, но тот «негож бе» (его почему-то не любили). Гостомысл нашел прекрасный выход, изложивши свое желание в сновидении. В те времена сновидениям придавали огромное значение, разгадыванием их занимались серьезно и видели в них знак богов.

Вполне возможно, что умный Гостомысл нашел отличный способ, чтобы придать своему тайному желанию видимость воли богов. Как бы то ни было, а Иоакимовская летопись рассказывает довольно подробно, как и почему северные славяне платили варягам дань, Несторовская упоминает только самый факт.

Приход к власти Гостомысла, когда он возглавил восстание против варягов и есть, очевидно, тот момент, о котором Нестор говорит: «Изгнаша варяги за море, и не даша им дани». Это, конечно, было не в «лето 6370», а гораздо раньше.

Нестор, отбросив дорюриковскую историю, скомкал события. В действительности между появлением Рюрика в 6370 году и изгнанием варягов прошла значительная часть жизни Гостомысла, изгнавшего варягов и жившего потом еще долго.

Со смертью его начались раздоры, но варяги в этом участия не принимали. Наконец благоразумие превозмогло и решили выбрать себе князя: «или от Полян, или от Козар» и т.д.

Ранее мы высказали мысль, что нечто перевесило решение в сторону варягов, теперь это делается понятным: «Рюриковичи» были внуками, но по дочерней линии, всеми любимого и уважаемого Гостомысла.

Теперь также ясно, почему одного из внуков звали Синеус и почему они так безболезненно вошли в жизнь северных славян - они были по крайней мере наполовину славянами. Итак, варяги наложили дань на северные племена славян при прадеде Рюрика Буривое; судя по всему, такое положение продолжалось недолго, и Гостомысл скоро сбросил иго варягов. Надо полагать, что появление «новгородского князя» Бравлина на южном берегу Крыма приурочено как раз к этому времени, т.е. когда варяги временно были в Новгороде.

Если бы удалось уточнить хронологически это событие, мы получили бы важный опорный пункт для наших суждений о Руси этого времени.

Из изложенного выше следует, что отрывок истории Новгорода от Буривоя и до Рюрика обладает значительной степенью вероятности. В излагаемых событиях ничего мистического нет, наоборот, повествуется о большой неудаче, когда варяги захватили Новгород, в легендарных историях рассказывается больше о победах.

Период Буривой - Рюрик интересен не только потому, что отодвигает историю Новгорода почти на 100 лет вглубь, но и потому, что указывает на политические связи северных славян с другими народами. Об аморфной массе народа Шлёцера не может быть и речи, уже за 100 лет до Рюрика существовало сильное Новгородское государство.

На существование этого периода мы можем смотреть не столь недоверчиво и безнадежно, как это делалось до сих пор: весьма возможно, что в западноевропейских источниках найдется что-то подтверждающее и расширяющее наши предположения. Мы имеем теперь довольно твердые установки, где, когда и что искать. В этих условиях возможность находок далеко не исключена. Весьма возможно, что не находили потому, что не искали.

Обратимся теперь к начальной части Иоакимовской летописи, легендарной в полном значении этого слова. И в ней, возможно, заключается что-то от действительной истории.

Буривой был якобы девятым поколением после некоего Владимира, которого мы назовем Древнейшим. О восьми поколениях Иоакимовская летопись говорит просто: «Имена же сих осми неведомы, ни дел их, разве в песнях древних воспоминают». Летописец открыто сознается в своем почти полном неведении - это безусловно положительная черта.

Восемь поколений, можно принять, составляют 200 лет, это отбрасывает нас к VI-VII веку, временам не какой-то исключительной древности. О западных народах этого периода осталось в истории немало, корни же новгородцев уводят нас безусловно на запад. Мы не знаем на основании археологических данных, появились ли они в Новгородской области в первых веках нашей эры, или даже еще раньше, но северные славяне, безусловно, являются восточным отпрыском основного, более западного корня.

О Владимире Древнейшем, в сущности, ничего не сказано, но зато Много - об отце его Вандале. Прежде всего, Вандал был женат на варяжке Адвинде, прекрасной и мудрой, о которой много рассказывается в старинных песнях. Интересно поэтому просмотреть все саги и т.д., и поискать эту Адвинду, она может уточнить несколько время князя Вандала.

Племя вандалов считается многими германским, но в особом, подготовленном нами к печати труде, мы постараемся разобрать и доказательства его славянства. Отметим здесь же, что самое имя явно славянского обладателя: «ванд», «вянд», «венд» - это только варианты одного и того же корня. Вендами же западные народы называли славян.

Окончание на «ал» также не чуждо славянским языкам. Вандал имел трех сыновей: Избора, Владимира и Столпосвята, каждому из них был построен город, названный их именем. Вандал же якобы жил в столице и дожил до глубокой старости. По смерти Вандала Избор вокняжился в столице. Впоследствии он и Столпосвят умерли, и Владимир княжил во всей земле.

Далее в летописи некоторая неясность, сказано: «Он имел жену от варяг Адвинду». Так как речь идет о Владимире, то Адвинда, получается, была женой Владимира, но несколькими строками ниже сказано: «По смерти Владимира матери его Адвинды», следовательно, Адвинда была матерью Владимира. Действительно, обратившись к большому отрывку о Вандале, мы видим, что летописец неудачно построил предложение о Владимире: речь всё время идет о Вандале, и именно его женой была Адвинда.

Сам князь Вандал восстает прямо из тьмы веков, о нем сказано: «Бе князь Вандал», от предков отделяют его «много сот лет». Существовал он приблизительно за 300 лет до Рюрика, если считать каждое поколение в 25 лет. Этот Вандал, управляя славянами, «ходил всюду на север, восток и запад, морем и сушей» с войсками. Победив многие народы, он возвратился к себе в столицу. Затем Вандал послал на запад своих родственников, подвластных ему князей Гардорика и Гунигара с большим войском из славян, руси и чуди, те, завоевавши земли чужих народов, не возвратились, а осели там. Упоминание чуди ясно говорит, что Вандал царил где-то на севере, вероятно, в области Новгорода. Имена Гардорика и Гунигара чрезвычайно напоминают скандинавские названия Полоцка и Киева.

Вандал разгневался на непокорных, покорил их земли и отдал их своим сыновьям.

Интересно отметить, что в этой легендарной части Иоакимовская летопись не одинока - польские источники сообщают то же самое (к сожалению, мы в настоящий момент лишены возможности исследовать эти источники с должной тщательностью и полнотой). Обратимся теперь к самому началу летописи. Псевдоиоаким говорит: «О князех Русских староботных Нестор монах не добре сведом бе, что ся деяло у нас славян во Новеграде, а святитель Иоаким, добре сведомый, написа...»

Отсюда явствует, что Псевдоиоаким был новгородцем и не считал южанина Нестора достаточно осведомленным об истории Новгорода, эту историю новгородский епископ Иоаким знал гораздо лучше, и Псевдоиоаким использовал его летопись.

Начало летописи Иоакима идет издалека: когда сыновья и внуки Афета разделились, один из них, князь Славен с братом Скифом, после многих войн на востоке, пошел на запад.

Они покорили себе много земель около Черного моря и Дуная. Народ их прозвался по имени Славена славянами, греки же их называли алазонами, или, если бранили, амазонами. В этом легендарном сообщении, однако, мало легендарного. Действительно, в старину понятие национальности, народа, было иным, чем теперь. Спрашивали не: кто вы? а: чьи вы? Поэтому народ часто менял свое имя, в зависимости от имени своего повелителя (вспомним разделение гуннов на утигуров и кутригуров; что итальянцы зовутся от Италии, а Италия от имени Итала, и т.д.).

Славен князь оставил во Фракии и Иллирии, на краю моря, и по Дунаю, сына Бастарна, а сам пошел на север и создал большой город, назвав его Славянск (очевидно, эта часть легенды отражает переселение южных славян на север).

Брат Скиф остался у Черного и Азовского морей, живя в степях («пустынях» по-древнему), занимаясь скотоводством и грабительством.

Затем князь Славен умер, и наступил перерыв во «много сот лет». Мы имели дело с легендой исторического содержания. Все действующие лица носят имена племен. Хотя в древности личные имена вождей определяли часто названия племен, бывало и обратное: название племени часто бывало личным именем (вспомним договор 945 г., где один посол просто назван - Ятвяг). Поэтому легендарные имена не могут считаться доказательством полной неисторичности самой легенды: личное имя было именем племени, а имя племени - личным именем.

Для нас это несущественно, ибо, рассматривая такую историческую даль, мы уже не опираемся на личные подробности, а берем вопрос более общо, приближаясь к тому, как это делает археология.

Весьма замечательно, что в Иоакимовской летописи упомянуты Фракия и Иллирия в совершенно связной фразе, имеющей смысл. У Нестора же мы имеем нелепое: «словене, Иллюрик». Это дает основание думать, что Нестор пользовался летописью типа Иоакимовской, бывшей не в очень хорошей сохранности однако польские источники имели сохранную копию.

Таким образом, согласно легендам, славянам были родственны скифы на побережьи Черного и Азовского морей, бастарны в Иллирии и на Дунае, а также вандалы, всё это рекомендуется проверить.

Остается сказать несколько слов о примечаниях Татищева, многие из них заслуживают внимания, и мы предполагаем заняться ими в дальнейшем особо, именно после получения некоторых, весьма трудно раздобываемых источников.

Каковы же выводы? Иоакимовская летопись, безусловно, документ большого исторического значения и многое из нее должно быть заимствовано в полный курс русской истории. Она открывает несколько завесу над дорюриковской историей Новгорода и, можно думать, в дальнейшем удастся найти больше подтверждений сообщаемым ею сведениями этого периода.

В своей легендарной части она все же исторична, и над испытанием ее историчности следует еще поработать, а не сбрасывать ее в кучу старого хлама.

Иоакимовская летопись вовсе не сообщает развлекательных сказок, которыми изобилует так Несторовская. Иоакимовская летопись была местной летописью, летописью северной, и была поэтому затерта общегосударственной южной, она, по-видимому, была прототипом летописи для Нестора. Ее аутентичность подтверждается наличием многих ее сведений у польских летописцев.

В заключение даем короткую генеалогию Руси, согласно Иоакимовской летописи.

Генеалогия Руси-славян
Сказочно-легендарные личности:
Славен князь и брат его Скиф.
Бастарн, сын его.
Много сотен лет
без исторических следов.
Вандал князь и жена его варяжка Адвинда.
Избор, Владимир, Столпосвят, сыновья Вандала.
Восемь поколений,
т.е. приблизительно 200 лет.
По-видимому, вполне исторические личности:
Буривой, 9-е поколение по Владимире Древнейшем.
Гостомысл, сын Буривоя
(4 сыновей погибли, не оставив потомства,
3 дочерей за соседними князьями).
Умила, средняя дочь Гостомысла.
Рюрик (с братьями Синеусом и Тривором), Ефанда норвежская, его жена.
Ингор, сын их; Ольга (Прекраса) из рода Гостомысла, его жена, и т.д.

Сделаем теперь некоторые общие заключения генерального порядка.Мы указывали неоднократно, что норманская теория, в сущности, была трагедией не только для русской, но и для заграничной исторической науки.

Указывали мы и на то, что ряд историков, преимущественно советских, признал безусловную ошибочность указанной теории, однако даже эти, наиболее прогрессивные, ученые остановились только на полпути и не сделали всех необходимых выводов. Они до сих пор еще находятся под гипнозом «Повести временных лет», считая, что история Новгородской Руси начинается с Рюрика. Они не видят того, что Нестор (или вообще какой-то киевский перволетописец) намеренно замолчал историю Новгорода, замолчал потому, что иначе пришлось бы ломать весь костяк идеологии своей истории.

В основе киевского летописания лежало два главных принципа:

1) описывалась история Киевской Руси, как некоего центра, из которого создалось Русское государство, - это доминирующая идея во всей летописи;
2) начало государственности на Руси связывалось с династией Рюрика, последняя рассматривается, как краеугольный камень русской государственности; до нее, мол, была аморфная масса людей, а государства не было.

Это глубочайшее заблуждение: и Киевская, и Новгородская Русь были за сотни лет до Рюрика уже настоящими государствами, слияние их вовсе не означало зарождения государственности, а только естественный рост консолидации государственных сил.

Если некоторые историки сейчас уже стали на верный путь и усиленно разрабатывают (главным образом археологически) темную область доаскольдовской Руси, то в отношении Новгородской Руси они находятся еще совершенно в потемках.

Они до сих пор не осознали, что киевское летописание подавило почти совершенно новгородское, ибо было общегосударственным, официальным летописанием укрупненного государства.

Однако всего новгородского летописания стереть начисто не удалось, по оставшемуся можно установить твердо, что и Новгородская Русь существовала еще сотни лет, как государство, до Рюрика.

Как мы уже указывали, до Рюрика в Новгороде княжил его дед Гостомысл, а перед ним - его прадед Буривой. Эти личности являются совершенно историческими. Если о них в «Повести временных лет» ничего или почти ничего нет, это объясняется очень просто: если принять Гостомысла и Буривоя, - это значит совершенно развенчать Киевскую Русь как начало Русского государства.

Киевский летописец прибег к простому средству : он умолчал о том, кто такой был Рюрик, но, несомненно, он знал отлично, кто он был и откуда. Последующие продолжатели и копиисты этого не знали, или, зная, больше верили официальному авторитету.

Существование двух поколений новгородских князей (в сущности, трех, если принимать во внимание мать Рюрика Умилу), уводит нас в глубь истории почти на 100 лет. Но на этом дело не останавливается - Иоакимовская летопись сообщает, что до Буривоя было еще 8 поколений князей, т.е. Новгород существовал еще на 200 лет дольше. Называет она и князя, которого мы назвали во избежание путаницы Владимиром Древнейшим. Иначе говоря, Новгород существовал по крайней мере 300-350 лет до Рюрика.

И этому удивляться не приходится, если принять во внимание археологические данные о высокой культуре Новгорода в IX, X веках (широкое распространите грамотности, высокое состояние ремесел, сложный социальный строй и т.д.), всё это не достигается десятками лет, а веками.

Если этот период совершенно не освещен, - это понятно: никто не пытался искать среди имеющихся источников дополнительных данных.

Между тем у польских историков, пользовавшихся старыми русскими летописями, еще до того, как киевское летописание поглотило новгородское, имеются данные, подтверждающие Иоакимовскую летопись.

Вполне возможно, что у Адама Бременского, Гельмольда, Саксона Грамматика, а также в северных сагах и т.д. найдутся дополнительные сведения, но их надо искать.

Таким образом, мы выдвигаем постулат: существовало издревле по крайней мере два государства восточных славян: Новгородское и Киевское. Начало их уходит (при современных данных) по крайней мере в эпоху за 300 лет до появления Рюрика. Этим самым доказывается, что скандинавы не принимали ни малейшего участия в создании государственности Древней Руси.

После нескольких сот лет существования династия князей из Новгородской Руси захватила власть в Киевской Руси и перенесла сюда столицу. С этого момента начинается существование укрупненной, единой Руси, возвышение Киева и падение Новгорода. Последний в течение многих столетий оказывал сопротивление в отношении полного подчинения Киеву и сохранял свои особые привилегии, по крайней мере, до Ивана III. Только Иван Грозный окончательно раздавил Новгород, превратив его в типичный областной город.

Таким образом, история наша приобретает совершенно иной вид: она гораздо древнее, совершенно самостоятельна и делится на историю Северной и Южной Руси. История Северной Руси совершенно не разработана, наша работа является первым ее краеугольным камнем. К разработке деталей ее мы надеемся в дальнейшем еще вернуться.

Bindu
Администратор
Сообщения: 3756
Зарегистрирован: 03 янв 2008, 03:59
Благодарил (а): 6 раз
Контактная информация:

Re: Иоакимовская летопись

Сообщение Bindu » 07 окт 2017, 03:53

Находка Иоакимовой летописи. Иоакимову летопись описал Василий Никитич Татищев (1686–1750) – крупный деятель петровской и послепетровской России, администратор, горный инженер, географ, но по движению души – историк. На протяжении десятилетий создатель «Истории Российской» собирал летописи и исторические документы. Он нашёл и опубликовал «Русскую правду» и «Судебник Ивана Грозного». Особое место в его находках занимает Иоакимова летопись, подлинный список которой никто, даже сам Татищев, не видел. История находки, как пишет Татищев, следующая. Собирая древние рукописи, он обратился к родственнику Мелхиседеку Борщову, архимандриту Бизюкова монастыря Смоленской губернии, чтобы тот какие есть древние истории прислал для просмотра. В мае 1748 г. пришло от него письмо с тремя тетрадями. В письме говорилось, что тетради принадлежат монаху Вениамину, «который о собрании русской истории трудился по многим монастырям». Тетради по прочтении Вениамин просил немедленно ему возвратить.

Татищев так описывает тетради: «По сим тетрадям видно, что из книги сшитой вынуты, по разметке 4, 5 и 6-я, письмо новое, но плохо сделанное, склад старый, смешенный с новым, но самый простой и наречие новгородское». Первую тетрадь автор начинает с описания народов, как у Нестора, но многое неправильно, как то: сарматы названы славянами, «в чем он, веря польским (хроникам. – К.Р.), обманулся». Дальше текст отличался от Нестора, и Татищев переписал «только то, чего у Нестора не находится или здесь иначе положено». Списавши тетради, Татищев пожелал видеть натуральные тетради, а не для него переписанные, о чём написал Мелхиседеку. Вскоре он получил ответ, что тот в сентябре 1748 г. умер, а пожитки его растащены. Татищев выяснил, что того монаха Вениамина в монастыре не знают, и что книга принадлежала Мелхиседеку, и он сказывал, что списал её в Сибири. Татищев заключил, что он сделал выписки из древней рукописи Иоакима, первого епископа Новгородского (прибыл на Русь в 991 г., умер в 1030 г.). Свои выписки он поместил в главе 4 первой части «Истории Российской». Ниже приведено их краткое изложение по призвание Рюрика.

Начало Иоакимовой летописи по призвание Рюрика. Потомок Иафета князь Славен с братом Скифом, идя к западу, многие земли у Чёрного моря и Дуная покорили. От старшего брата прозвались славяне, а греки их прозвали алазоны либо амазоны. Князь Славен, оставив во Фракии около моря по Дунаю сына Бастарна, пошел на север и создал град великий и нарёк во своё имя Славенск. А Скиф остался у Понта в пустынях обитать, питаясь от скота и грабительства, и прозвалась его страна Скифия Великая. Устроив Великий град, умер Славен, а после него властвовали сыновья и внуки много сот лет. И был князь Вандал, правил славянами и многие земли завоевал. Послал он на запад князей Гардорика и Гунигара с войском славян, руси и чуди. И они, многие земли завоевав, не возвратились. Вандал разгневался, их земли от моря до моря себе подчинил и сынам своим передал. Он имел сыновей: Избора, Владимира и Столпосвята. Каждому построил по городу, и в их имена нарёк; сам умер в старости, передав всю власть Избору. Потом Избор умер, и власть принял Владимир.

После Владимира княжили сыновья его и внуки до Буривоя; был он девятым после Владимира. Буривой не раз побеждал варягов и стал обладать всею Бярмиею до Кумени. Наконец, при оной реке побеждён был, воинов своих погубил, сам едва спасся, пошел во град Бярмы, что на острове стоял, крепко устроенный, и там, пребывая, умер. Варяги же град Великий захватили и дань тяжелую возложили на славян, русь и чудь. Тогда люди послали к Буривою, испросить его сына Гостомысла, чтобы княжил в Великом граде. И когда Гостомысл принял власть, тотчас варягов, что были, избили или изгнали, и дань варягам отказались платить, и, пойдя на них, победили. Гостомысл во имя старшего сына Выбора град при море построил, заключил с варягами мир, и стала тишина по всей земле. Был Гостомысл муж великой храбрости, такой же мудрости; соседи его боялись, а его люди любили. (Рассказ о призвании Рюрика рассмотрен в разделе 4.1.)

Достоверность Иоакимовой летописи. Иоакимова летопись, как и вся «История Российская» Татищева, была встречена с недоверием. Про «Историю» говорили, что её сложно читать и в ней много нелепиц, к числу их отнесли Иоакимову летопись. Особенно резко выступал князь М.М. Щербатов. Защитником летописи был И.Н. Болтин – по мнению С.М. Соловьёва, самый талантливый из занимавшихся русской историей в XVIII в. Дело, однако, решило мнение немецкого историка на русской службе Августа Шлёцера. Шлёцер – почитатель Нестора и «Повести временных лет» – не признал Иоакимову летопись за достоверную. Но Шлёцер не усомнился в добросовестности самого Татищева. Карамзин пошёл дальше: он объявил Иоакимову летопись «шуткою»: «Сию шутку многие приняли за истину и начали с важностию говорить о Летописце Иоакиме». Иначе говоря, обвинил Татищева в подлоге. Почувствовав неловкость, пытался оправдаться: «Повторяю, что он не мыслил обманывать: это затейливая, хотя и неудачная догадка», но слово было сказано.

Во второй половине XIX в. отношение к Татищеву и Иоакимовой летописи изменилось. Соловьёв считал, что Татищев первый начал обрабатывание русской истории; первый показал, что она такое и какие существуют средства для её изучения. В Иоакимовой летописи он не сомневался и часто её использовал. Не сомневался в летописной части, а не в легендах о предках славян. Соловьёв находил, что Иоакимова летопись дополняет или уточняет известные летописи. К сходному мнению пришли многие историки. Их позиция нашла отражение в статье о Татищеве в энциклопедии Брокгауза и Ефрона за 1901 г. О Татищеве там сказано: «Добросовестность Татищева, раньше подвергавшаяся сомнениям из-за его так называемой Иоакимовской летописи, в настоящее время стоит выше всяких сомнений. Он никаких известий или источников не выдумывал…»

Изучение Иоакимовой летописи показало, что она многослойна. Ещё в XIX в. учёные пришли к заключению, что сочинение составлено из русских и польских хроник разного времени с добавлением античных сюжетов и украшательств, типичных для XVII столетия. Этот вывод подтвердили С.К. Шамбинаго (1947) и С.Н. Азбелев (1960) – Иоакимова летопись была создана в XVII в. Интересен её древнейший слой. В 1900 г. А.А. Шахматов высказал гипотезу, что в основе Иоакимовой летописи лежит текст, составленный Иоакимом Корсуняниным между 991 и 1030 гг.: «Вчитываясь внимательно в изданную Татищевым Иоакимову летопись, мы приходим к следующему выводу: рассказ о крещёнии Новгорода содержит черты, обличающие современника; некоторые части его могут принадлежать первому епископу Новгородскому Иоакиму». О древнем тексте, положенном в основу Иоакимовой летописи, писал Рыбаков. Он указал на открытие археологов, подтвердивших сообщение летописи о разрушении Святославом христианских храмов в Киеве:

«Доверять такому компилятивному источнику XVII в., каким являлась Иоакимовская летопись, без проверки нельзя. Hо в данном случае у нас есть весьма убедительное доказательство достоверности её сведений: постамент идолов киевских языческих богов, поставленный в самом центре княжеского Киева, был вымощен плинфой и фресками христианского храма, разрушенного до 980 г. Необходимо допустить, что у составителя Иоакимовской летописи мог быть в руках какой-то не дошедший до нас более ранний источник, сообщавший сведения, часть которых блестяще подтверждена археологическими данными».

Трактовка истории славян по Иоакимовой летописи. Татищев, доверявший Иоакимовой летописи, всё же сделал немало замечаний по её началу. Он не верит, что Славен и Скиф братья – ведь славяне не родственны скифам. Сомневается в сыне Славена Бастарне, получившем имя от названия племени. Считает Словенск Старой Ладогой. Сомневается в славянском имени Вандал. Объясняет германские имена у славянских князей (Гардорик, Гунигард) влиянием гепидов и гуннов. Объяснение разумное, ведь славяне возникли в плавильном котле, где важную роль играли германцы готы и родственные им гепиды, а позже они входили в державу гуннов. Князь Вандал правил «от моря до моря», что, по Татищеву, означает от Балтийского моря до Ладоги, моря Русского. Так называли Ладожское озеро карелы и финны – Vennenmeri, Море русских. Нестор в ПВЛ именует Ладогу «озеро великое Нево». В скандинавских сагах озеро называют Альдога, от финского aalto – «волна». Выбор Татищевым финского названия не случаен – он был сторонником финского происхождения варягов.

Неславянские названия Татищев считает сарматскими (финскими), но взятыми от норманнов. В главе 29 он отмечает: «Все сии названия от нордманнов или северных, т. е. норвежских, датских и шведских древних историков давались… Иоаким хотя некоторые упомянул, но видно, что не от русских, но от бывших в Новгороде нордманнов взял…» По его словам, Иоакимов Избор именовался у сарматов Кунигард. У немецкого хрониста Гельмольда (XII в.) Кунигардом названа Русь. Датчанин Саксон Грамматик (XII в.) и «Вилькина-сага» (XIII в.) именовали Русь Конухардом. О Биармии Татищев делает примечание: «Это есть достопамятное изъяснение, что Бярмия или Корелия тогда об реку Кимень с Финляндиею или Варягами граничила». Кимень, или Кумень, – река Кюмийоки в Финляндии.

Татищев склоняется к тому, что Биармия – это Карелия: «Библиотека шведская, ч. I, стр… видится, Бярмию только Корелию, а Русь Гардорики именуют, чему и наш Иоаким согласует…» Среди современных финских учёных тоже есть мнение, что Биармия находилась в Карелии. О Бярме-граде, где после поражения от варягов засел Буривой, Татищев пишет уверенно: «Бярмы град, у русских Корела, у финнов Кексгольм, т. е. на двух островах». В «Вивлиофике» Н.И. Новикова (1773–1775) опубликована рукопись XVI – начала XVII в. Там есть запись: «Лето 6387 (879) умре Рюрик в Кореле в воине, там положен бысть в городе Короле, княжив лет 17…» Ныне город называется Приозёрск, но укрепленное городище там построили в XII в[15]. Старше Тиверский городок (по разнам оценкам – от X до XII в.)[16], расположенный в 25 км к юго-западу от Приозёрска на одном из островов Вуоксы: там есть находки даже IX в. Тем не менее сомнительна смерть Рюрика в Тиверском городке, тем более смерть Буривоя на полвека раньше.

Мифология в Иоакимовой летописи. Анализ языка, литературных приёмов и источников Иоакимовой летописи показывает, что она, как и «Сказание о Словене и Русе», составлена в XVII в. Описывая ранние времена, авторы обеих произведений используют известные им предания. В статье С.В. Алексеева «Фольклорный первоисточник новгородской традиции XVII века» (1995) проводится сравнение отношения к устным преданиям авторов «Сказания о Словене и Русе» и «Иоакимовой летописи».

Оба автора – новгородцы духовного звания и, как считает Алексеев, Псевдо-Иоаким образованнее автора «Сказания», писал позже его и читал его сочинение. Алексеев уверен, что оба автора использовали одни и те же новгородские предания. Отбор они проводили в соответствии с уровнем культуры и личными предпочтениями. Автор «Сказания» выступает как разоблачитель язычников, и геополитически он интересовался Русским Севером и Сибирью. Псевдо-Иоаким читал греческих и польских авторов, и взгляд его обращён к варягам и Скандинавии. При всём том оба автора – патриоты Новгорода и по отношению к Новгороду отбирали утверждающие мифы. В наши дни Иоакимова летопись в своей долетописной, мифологической части используется в споре антинорманистов с норманистами.

Bindu
Администратор
Сообщения: 3756
Зарегистрирован: 03 янв 2008, 03:59
Благодарил (а): 6 раз
Контактная информация:

Re: Иоакимовская летопись

Сообщение Bindu » 07 окт 2017, 03:57

Сергей Конча. ДВА ТЕКСТА К ИСТОРИОГРАФИИ ИОАКИМОВСКОЙ ЛЕТОПИСИ

I. ИССЛЕДОВАНИЯ О ЛЕТОПИСИ ИОАКИМА

Наследие Василия Никитича Татищева (1688–1750), признаваемого первым российским историком и одновременно последним летописцем, ещё долгое время будет привлекать внимание далеко не только историографов и историков науки. Опередивший во многом своё время, В. Н. Татищев собрал и использовал в своей работе множество редких исторических документов, значительная часть из которых позже не сохранилась. Известия уникальных источников, донесенные текстом В. Н. Татищева, нередко оказываются чрезвычайно ценными для историков, вместе с тем порождая множество неизбежных при таком положении вещей вопросов, сомнений и дискуссий.

Первое место среди уникальных источников В. Н. Татищева (как в порядке изложения, так, очевидно, и по степени значимости) по праву принадлежит загадочной «Иоакимовской летописи», споры вокруг которой ведутся уже более двух столетий [13, с. 77–93; 27, с. 198–205; 3, с. 6–34].

Сама история обретения текста, названного «летописью Иоакима», полна загадок и тёмных мест. По словам В. Н. Татищева, список летописи, содержащийся на трёх тетрадях, был ему доставлен его родственником, настоятелем Бизюкова монастыря Мелхиседеком Борщовым. По заверениям последнего, документ якобы принадлежал некоему монаху Вениамину. Ознакомившись с рукописью, В. Н. Татищев нашёл, что текст записан недавно и предположил, что ему доставлена свежая копия, специально для него изготовленная. Выписав ряд пространных фрагментов, историк отослал рукопись владельцу, выразив при этом пожелание ознакомиться с оригиналом летописи. Вскоре однако В. Н. Татищев получил известие о смерти Мельхиседека Борщова. Тетрадей, содержащих текст «Иоакимовской летописи», среди вещей настоятеля обнаружено не было. Таинственного монаха Вениамина найти также не удалось, равно, как и прояснить вопрос о происхождении доставленного В. Н. Татищеву списка. Таким образом, всё, что сохранилось от загадочной «летописи Иоакима» – это, уместившиеся на нескольких страницах, выписки В. Н. Татищева, позднее помещённые в первом томе его «Истории Российской» [24, с. 108–113].

«Летопись» представляет собой сжатое изложение начального периода истории Руси – от наполненного литературными заимствованиями рассказа о приходе славян с Дуная до принятия христианства Владимиром. Будучи в целом близкой к прочим летописным версиям русской истории, летопись Иоакима содержит ряд подробностей, отсутствующих в «Повести временных лет», и несколько иначе трактует события, связанные с распространением и утверждением на Руси христианства. Текст загадочной летописи якобы начинался интригующей фразой: «О князех руских старобытных Нестор монах не добре сведом бе, что ся деяло у нас славян во Новеграде, а святитель Иоаким добре сведомый написа…» [24, с. 108]. Изложенный от лица очевидца событий рассказ о крещении Новгорода, как будто удостоверяет, что «святитель Иоаким» есть никто иной, как первый новгородский епископ Иоаким (около 990–1030 гг.), руке которого и должно принадлежать, доведенное примерно до 990-х годов (но не содержащее никаких дат) повествование о первых русских князьях. (Впрочем, согласно В.Н.Татищеву, бывший в его распоряжении текст обрывался на полуслове, следовательно неизвестно каков был объём первоначальной летописи.)

Неверным было бы полагать, будто В. Н. Татищев отнёсся к «летописи» с безоглядным доверием. Вполне резонные сомнения он излагает в сопровождающих текст пояснениях [24, с. 113; ср. 16, с. 265–266]. Тем не менее, он не исключал, что, по крайней мере, какая-то часть скопированных им фрагментов может восходить к реальному протографу ХI века, не избежавшему позднейших, в том числе очень поздних вставок и наслоений, а также подвергшемуся значительным языковым изменениям в ходе многочисленных переписываний [24, с. 107]. В. Н. Татищев принял решение не вносить «всё сие в Несторову (историю)», т. е. не включать сведения Иоакима в фактически воссоздаваемую им самим «историю российскую», а поместить оказавшийся в его распоряжении текст во вступительной части своего труда.

В первые десятилетия после выхода в свет (1767) первого тома труда В. Н. Татищева достоверность и реальность летописи Иоакима почти не поддавалась сомнению. «Иоаким» признавался наряду с «Нестором» одним из творцов летописной истории Древней Руси и пользовался крайне некритическим, порой, может быть, даже чрезмерным доверием [27, с. 197, 198, прим. 6]. Подобное положение вещей вызвало резкое неприятие со стороны Августа Шлёцера, известного немецкого исследователя летописания, работавшего в России [33, с. 19 и сл.; 13, с. 83–86]. А. Шлёцер не подвергает текст подробному анализу, изначально полагая его за очевидную фальшивку. Он называет «Иоакимовскую летопись» «бессмысленным отрывком, уродливым произведением несведущего монаха» [33, с. 425] и всячески ратует за исключение текста из круга исторических источников. Следует отметить, что А. Шлёцер не направляет свою критику на В. Н. Татищева, считая его добросовестным и осторожным учёным, наследие которого должно быть изучено обстоятельно, а лишь полемизирует с современными ему авторами, склонными признавать аутентичность «летописи Иоакима» как целостного произведения.

Критика иноземного авторитета оказалась настолько эффективной, что маятник отношения к ИЛ сразу же качнулся в прямо противоположную сторону. Резко негативно по вопросу о достоверности ИЛ высказываются наибольшие исторические светила первой половины ХIХ в., в частности Н. М. Карамзин, К. Ф. Калайдович, М. П. Погодин [13, с. 86–89]. В научных кругах утверждается мнение, что В. Н. Татищев был введён в заблуждение кем-то из более-менее сведущих в летописании и исторических трудах ловкачей, пожелавших выдать собственное сочинение за древнюю летопись. Впрочем, попыток подвергнуть текст хотя бы поверхностному анализу, как и прежде, не проводилось.

Минуло ещё несколько десятилетий, прежде чем в нерушимой, казалось бы, плотине недоверия к ИЛ образовалась небольшая брешь, пробитая замечанием словацкого историка П. Шафарика о том, что содержащееся только в ИЛ указание на получение Владимиром первых христианских учителей из Болгарии вполне согласуется с характером и традициями русской церкви, длительное пользовавшейся исключительно древне­болгарским языком и обнаруживающей болгарское посредство в обрядности при относительно незначительных следах непосредственного греческого влияния. Эта мысль была вскоре поддержана и развита русским церковным историком, преосвященным Макарием [13, с. 91–92]. Примерно в это же время, пользующийся тогда уже значительным авторитетом, историк С. М. Соловьёв отметил, что приписываемый авторству Иоакима летописный отрывок не содержит в себе противоречий относительно начальной Киевской летописи («Повести временных лет») [23, с. 175]. Учёный счёл заслуживающими доверия уникальные сообщения летописи Иоакима о гонениях Святослава на христиан, войне Владимира с Ярополком [23, с. 175], антихристианском бунте в Новгороде [23, 186–187], жёнах и детях Владимира [23, с. 203, 204] и др.

Все эти обстоятельства способствовали постепенному изменению отношения к ИЛ и в частности подвигли тогда ещё относительно молодого филолога-слависта П. А. Лавровского на специальное и разностороннее «исследование о летописи Иоакимовской» [13].

Исследователь полагает вполне очевидным, что «летопись» состоит из двух довольно существенно различающихся по характеру частей: 1) вступления «о народах», сочиненного явно не ранее XVI в. с характерными для того времени обильными заимствованиями из античных авторов (на что, впрочем, указал уже сам В. Н. Татищев), 2) собственно летописи, освещающей события от призвания Рюрика до крещения Руси и распределения сыновей Владимира правителями по городам. П. А. Лавровский подчёркивает, что полная едких насмешек критика А. Шлёцера была направлена, главным образом, против сведений вступительной части, но содержащиеся там «нелепости» нисколько не могут бросить тень на вторую часть, имеющую совершенно отличное от первой происхождение [13, с. 85].

П. А. Лавровский уделяет особо пристальное внимание сведениям ИЛ, не находящим прямых соответствий в «Начальной Киевской летописи» (ПВЛ), и обнаруживает им явные или косвенные параллели в позднейших летописных компиляциях или же у иностранных авторов. Не лишним будет здесь указать важнейшие из его наблюдений.

1. Олег назван «шурином» – братом жены Рюрика (вероятно, матери Игоря), это указание находит параллели в поздних летописных сборниках, где Олег назван «дядькой» Игоря [13, с. 127].

2. Намёк на принятие христианства Аскольдом согласуется с указаниями целого ряда византийских авторов (патриарх Фотий, продолжатель Феофана, Скилица, Кедрин и др.) на крещение русов около 860-х гг. и прибытие к ним архиепископа около 870-х гг. [13, с. 131–132].

3. Указание на то, что Ольга была родом из Изборска (по ПВЛ – из Пскова) и принадлежала к роду Гостомысла находит соответствие в Степенной книге и у польских авторов – Я. Длугоша, М. Стрыйковского [13, с. 135–136; ср. 9, с. 150 и сл.].

4. Древлянский князь Мал обозначен как «сын Нискинин». У Длугоша, Стрыйковского, Бельского неизвестное ПВЛ имя «Нискиня» («Мискина») заменяет имя Мала [13, с. 137; 9, с. 224–225].

5. Указание на то, что Ольга до поездки в Константинополь была научена христианской вере (но опасалась открыто принять крещение) находит подтверждение в упоминании Константином Багрянородным священника Григория в окружении Ольги [13, с. 138].

6. По прибытию из Царьграда Ольга якобы строит деревянную церковь святой Софии. Никоновская летопись упоминает, что Ольга перед смертью (ок. 970 г.) завещала своё село Будутин Богородице, при том, что Богородицей именовали позднее в Киеве именно храм св. Софии, Титмар Мерзебургзкий упоминает в контексте событий 1018 года о храме св. Софии в Киеве, якобы горевшей накануне [13, с. 140–141; ср. 28, с. 177].

7. Об особо доброжелательном отношении князя Ярополка к христианам («любляше христианы и асче сам не крестися народа ради, но никому же не претяше» [24, с. 111]) свидетельствует также Степенная книга [13, с. 145].

8. Принимая христианство, Владимир якобы получает первых учителей из Болгарии, чему способствует некий царь Симеон: «Царь же болгорский Симеон присла иерей учены и книги довольны». В 988 году царём Болгарии был Самуил (975–1014), однако византийские источники (Кедрин и Зонара) свидетельствуют, что под именем Симеона (Симеон II) в Болгарии некоторое время (976–997) номинально правил сын царя Петра II Роман, считавшийся соправителем Самуила [13, с. 148–149; ср. 5, с. 82].

9. Указание на прибытие многих священнослужителей из Болгарии – «Они же (император и патриарх) вельми возрадовашася и прислаша митрополита Михаила,… болгарина сусча, с ним 4 епископы и многи иереи, диаконы и демественники от славян» [24, с. 112] согласуется с распространением на Руси христианского учения на славянском языке: «учение Христово с первых дней его появления в нашем отечестве облеклось в Славянское родное ему слово» [13, с. 149]. Данное указание не входит в противоречие с утверждением Нестора (т. е. ПВЛ) о прибытии священнослужителей из Греции, так как они направлялись и курировались Константинопольской патриархией.

10. ИЛ называет Бориса и Глеба сыновьями «Анны царевны», тогда как по ПВЛ они являются детьми некой «болгарыни», Анна же названа сестрой византийских императоров Василия и Константина. Однако Глеб, изображаемый очень юным во время его смерти в 1015 году едва ли мог родиться ранее 988 года, после которого Владимир жил только с Анной. Борис же, по свидетельству летописей, «единоматерен» Глебу. Остаётся предположить, что Анна была дочерью болгарского царя Петра, который был женат на сестре императора Романа II, отца Василия и Константина, т. е. Анна не родная а двоюродная сестра двух императоров, именно она могла быть названа «болгарыней» [13, с. 153–155].

Проведенное разыскание привело П. А. Лавровского к выводу о том, что Иоакимовская летопись (точнее вторая её часть) является вполне достоверным документом древнерусского времени: «…Основываясь на предложенном разборе, решаемся смело и открыто признать вторую часть летописи Якимовой содержащею достоверные, действительные известия о нашем отечестве […] Только она так прямо и решительно определяет значение у нас веры Христовой в IХ и Х столетиях и влияние её на дела государственные: через неё становится для нас понятным и оставление Киевлянами Аскольда в пользу Олега и слабость Ярополка в борьбе с Владимиром и особенная любовь последнего к Борису» [13, с. 157].

Что касается первой части таинственной рукописи, то П. А. Лавровский склонен признать её составителем самого её владельца Мельхиседека Борщова, которому вздумалось прибавить к имеющемуся тексту вступление, основанное на выписках из польско-литовских писателей [13, с. 157].

Мнение П. А. Лавровского нашло определённую поддержку в научной среде [14, с. 249–250], но его основной вывод не мог убедить критически мыслящего читателя. Приведенные аргументы далеко не доказывали древности летописи, но лишь подводили к тому, что предполагаемый автор фальшивки должен был быть очень образованным человеком, сведущим в летописании, разбирающимся в исторических вопросах, знакомым с рядом иноземных свидетельств о Руси. Положительное следствие исследования П. А. Лавровского для многих состояло в том, что круг вероятных претендентов на авторство «подложной летописи» крайне сужался: сочинить «летопись» ни в коем случае не мог поверхностно начитанный в разного рода «повестях» и поздних компиляциях монах вроде Мельхиседека Борщова. На отсутствие явных несоответствий с начальной Киевской (Несторовой) летописью указал уже С. М. Соловьёв, исследование же П. А. Лавровского со всей очевидностью продемонстрировало насколько тонким и продуманным должен был быть подход составителя второй части ИЛ (если признать текст созданным в XVII или в начале XVIII в.), насколько глубоким знатоком древнерусской истории был этот составитель.

То, что сочинителем текста «Иоакимовской летописи» в первой половине XVIII в. едва ли мог быть кто-либо, кроме самого В. Н. Татищева явственно ощущал Н. М. Карамзин, отнюдь не случайно (хотя и несколько скоропалительно) назвавший текст «шуткой Татищева» [25, с. 205].

Вскользь высказанная корифеем идея нашла последователя в лице историка церкви Е. Е. Голубинского, который уже прямо и решительно обличает В. Н. Татищева, как создателя фальсификата [10].

Главные доказательства того, что ИЛ не может быть древней летописью, Е. Е. Голубинский видит в следующем [ср. 14, с. 250–251].

1. Летопись Иоакима должна была составлять начало Новгородской летописи, которое не сохранилось, однако известно, что Новгородская летопись считала первым митрополитом Руси Леона, а не Михаила, как в ИЛ.

2. Летопись Иоакима слишком кратко говорит о крещении Руси, что было бы невероятно, если бы она была действительно написана очевидцем.

3. Болгарский царь Симеон, которому ИЛ приписывает содействие в деле крещения Руси, умер в 927 году, его внук Роман, хотя и назывался в честь деда Симеоном, но ни греки, ни болгары не признавали за ним титул царя.

4. Если бы Иоакимовская летопись существовала, её не мог бы не знать древний Киевский летописец (т. е. автор свода начала ХII в. К.С. ).

5. Язык «летописи» новый славяно-русский, сбивающийся на чистый русский, не обнаруживающий ни признаков древнего языка, ни также особенностей новгородских, увиденных там Татищевым. Очевидно, фальсификатору не хватило филологических знаний, чтобы произвести свою подделку в отношении языка удовлетворительным образом.

Всё это, по мнению Е. Е. Голубинского, совершенно отчётливо указывает на то, что летопись Иоакима не могла быть произведением конца Х или начала ХI века. Встречающиеся в начале её имена и географические названия, как Гардарик, Бярмия и под., заимствованные из каких-то немецких или шведских авторов, исключают из круга вероятных авторов ИЛ «грамотея» XVI–XVII вв. Следовательно, не остаётся ничего другого как сделать вывод об авторстве В. Н. Татищева, который один только с его необычайным для XVIII в. историческим кругозором и мог сочинить подобный сложный текст. Пойти на подлог В. Н. Татищева заставило стремление пополнить и уточнить летописные сведения.

Мнение Е. Е. Голубинского не нашло видимой поддержки и последователей среди современников. Против попытки приписать авторство ИЛ В. Н. Татищеву выступил И. А. Линниченко: «Самым решительным образом против авторства Татищева свидетельствует та необыкновенная добросовестность, с которой составлен его обширный труд» – указывает автор, раскрывая далее специфику работы В. Н. Татищева, не оставляющую места для подозрений, подобных высказанному Е. Е. Голубинским [14, с. 256–257]. Наиболее существенно, что, создавая свой труд как компиляцию, основанную на различных летописных сводах, В. Н. Татищев оставляет Иоакимовскую летопись как бы в стороне, относясь к ней так же, как к иностранным источникам и не включая её уникальных сведений в общее повествование, но лишь изредка упоминая о них в примечаниях. Следовательно, утверждение о том, что Татищеву было крайне важно иметь псевдо-летописный текст для пополнения слишком уж кратких сведений начальной летописи должно отпасть. «Да и какая цель могла заставить его совершить подлог? – резонно восклицает И. Линниченко – Если б он желал он мог бы в каком угодно виде представить нашу историю, так как тогда рукописи летописей были мало кому известны и историческая наука находилась в самом первобытном виде» [14, с. 257].

Категорически отрицая предположение об авторстве В. Н. Татищева, И. Линниченко не склонен вслед за П. Лавровским признавать ИЛ (вторую часть) подлинным произведением начала ХI века. По его мнению, текст ИЛ представляет собой поздний компилят, изначально составленный не ранее XVI в. на основе разнообразных отрывков из поздних летописных списков и далее радикально переработанный уже незадолго перед тем как попасть к Татищеву. Когда именно был составлен этот компилят и кто был автором его последней обработки для науки безразлично и соответствующие поиски не стоят затрачиваемого труда [14, с. 252–257].

Нельзя не отметить довольно поверхностного отношения И. Линниченко к памятнику (ведь даже если он создан в XVI в., важность его не может сводиться к нулю). Впрочем, автор лишь стремился отвести от В. Н. Татищева подозрения в фальсификаторстве и не ставил своей целью углублённое исследование документа. Вместе с тем, при всём скептически-отстранённом подходе, И. Линниченко признаёт, что «летопись» может содержать некоторые данные, восходящие к действительным источникам древне­русского времени: «Сюда, кажется, нам следует отнести рассказ о крещении Новгорода (но едва ли весь), быть может известие, что король Угорский приходился тестем Святославу, и также известие о присылке к нам первых иереев из Болгарии» [14, с. 255].

Как видно из нашего обзора, на начало ХХ века сколько-нибудь устоявшегося мнения о природе «летописи Иоакима» не сложилось, но всё же совокупность высказываний С. М. Соловьёва, П. А. Лавровского, И. А. Линниченко скорее склоняла чашу весов к признанию наличия в загадочном тексте достоверного ядра, чем к его безоговорочному отрицанию в духе А. Шлёцера.

Довольно противоречивую позицию в отношении ИЛ занял А. А. Шахматов. С одной стороны, он как будто признаёт наличие древней и оригинальной составляющей текста: «Вчитываясь внимательно в изданную Татищевым Иоакимову летопись, мы приходим к следующему выводу: рассказ о крещении Новгорода содержит черты, обличающие современника, некоторые его части могут принадлежать первому новгородскому епископу Иоакиму». Однако тут же он делает вывод почти противоположный: «Не подлежит, однако, сомнению, что то, что под Иоакимовской летописью разумеет Татищев, принадлежит новейшему сочинительству» [31, с. 183].

Точка зрения А. А. Шахматова сводится к тому, что Иоакимовская летопись действительно существовала, но это был совершенно не тот текст, который был получен и опубликован Татищевым. Совершенно не касаясь в своих дальнейших разысканиях такового, А. А. Шахматов пытается обрисовать общий состав предполагаемой летописи Иоакима на основе косвенных данных: «…Иоакимова летопись восстанавливается, во-первых, текстом Новгородской 1-й летописи, во-вторых, текстом Повести временных лет» [31, с. 185]. По мнению А. А. Шахматова, епископ новгородский Иоаким-корсунянин на основе древнейшей киевской летописи составил летописный свод, положенный затем в основу Новгородской 1-й летописи, которая в свою очередь послужила источником для киевской «Повести временных лет». В частности руке Иоакима, уроженца Корсуня-Херсонеса, должен принадлежать рассказ об осаде Корсуня Владимиром и его крещении там. В дальнейшем неоднократно упоминая в своих трудах Иоакимовскую летопись [32, с. 363, 365 и сл.], А. А. Шахматов нисколько не проясняет своего отношения к тексту ИЛ по В. Н. Татищеву, равно как и не приводит доказательств того, что именно епископ Иоаким был основоположником Новгородского летописания. (Невозможно поэтому согласиться с С. Н. Азбелевым, пытающимся доказать, будто А.А.Шахматов признавал достоверным татищевский текст ИЛ [2, с. 22–24; 3, с. 7–10].)

Не будет преувеличением сказать, таким образом, что выдающийся исследователь летописания скорее запутывает вопрос об ИЛ, чем проливает на него какой-то свет. Очевидно, недалёк от истины был в данном случае французский исследователь Мишель Горлин, назвавший связанные с Иоакимовой летописью построения А. А. Шахматова «наиболее сомнительной частью его реконструкций» [36, с. 43]. Впрочем, этот вывод скорее интуитивен, чем основан на внимательном анализе труда А. А. Шахматова [ср. 2, с. 8; 3, с. 13], который, вопреки М. Горлину, вовсе не находился «под сильным впечатлением от чтения Татищева».

М. Горлин обращается к проблеме Иоакимовской летописи после очередного длительного перерыва в её изучении. Может быть, поэтому он во многом как бы начинает с нуля, то ли не зная о результатах работы своих предшественников, то ли игнорируя их. Отправным моментом его построений является точка зрения А. Шлёцера, считавшего, что В. Н. Татищев был введён в заблуждение кем-то из «малограмотных монахов». По мнению М. Горлина, долго искать таинственного монаха не нужно: наиболее вероятным автором подлога является архимандрит М. Борщов. В. Татищев сам указывает, что ранее вёл переписку с ним и просил присылать ему древние книги и рукописи. Будучи родственником В. Татищева, М. Борщов мог знать, что историк особенно обеспокоен поиском «донесторова» летописания и вообще быть в курсе многих проблем его интересовавших [36, с. 49–50]. Именно такой документ, явившийся как бы «материализацией желаний В. Н. Татищева» М. Борщов постарался предоставить именитому «сродственнику». Мотивом, побудившим монастырского настоятеля пойти на подлог, было стремление завоевать благосклонность Петербурга и тем выиграть интригу, ведущуюся между монастырями [36, с. 51].

Основное доказательство того, что «летопись Иоакима» написана не в ХI в. и даже не в XVII в., М. Горлин видит в некоторых географических указаниях «летописи», удивительно созвучных территориальным притязаниям России XVIII в. Так пределом владений словенского князя Буривоя, отца Гостомысла, согласно «летописи», являлась река Кумень, тождественная, как указал В. Н. Татищев, р. Кимень в Карелии. Именно по этой реке была проведена граница российских владений согласно мирному договору со Швецией 1743 года [36, с. 47]. Согласно ИЛ, князь Гостомысл строит при море крепость, названную им в честь его сына Выбора. Несомненно имеется в виду шведский город-форт Выборг на побережье Финского залива, завоёванный русскими в 1710 году и с тех пор нередко становившийся яблоком раздора между Россией и Швецией. Таким образом, оказывается, что «первый новгородский епископ Иоаким» находился в курсе политических перипетий первой половины XVIII в.! [36, с. 47]

Из поля внимания исследователя выпадает, что основанный шведами в 1283 году Выборг уже на протяжении XIV–XVI вв. многократно становился объектом борьбы между Швецией и Новгородской республикой (позднее Московским царством), следовательно, если и считать указание на основание и наименование Выборга Гостомыслом политической претензией, то проявиться она могла значительно раньше 1710 года. (ИЛ не называет формы Выборг, В. Татищев же указывает городок Выбор вблизи Пскова [24, с. 116], что может свидетельствовать, по крайней мере, о возможности такого названия.) Что касается р. Кумень, то М. Горлин не заметил простой вещи: из текста ИЛ нельзя с определённостью понять, где именно находилась эта река, утверждение о её тождестве с карельской Кименью – лишь предположение В. Н. Татищева! С тем же успехом можно попытаться идентифицировать загадочную Кумень с рекой Кумой (Kuma) скандинавских географических сочинений (для которой предполагается тождество с Камой [15, с. 35]) или же со впадающей в Кубенское озеро р. Кубеной к востоку от Белого озера и т. д.

Географические аргументы М. Горлина, таким образом, не достигают своей цели. Крайне сомнительно также, что Мельхиседек Борщов, человек, по совершенно беспристрастному замечанию В. Н. Татищева, «мало грамоте умеюсчий», мог составить текст «псевдо-летописи» так умело, что не только искушённый автор «Истории Российской» попался на эту «утку», но и С. М. Соловьёв с П. А. Лавровским ничего не заподозрили. Таким образом, попытку М. Горлина объяснить происхождение Иоакимовской летописи можем расценить как значительный шаг назад по сравнению с результатами, достигнутыми во второй половине ХIХ в.

Среди советских историков проблема достоверности ИЛ длительное время не пользовалась вниманием. Обычно считалось, что текст возник не ранее XVI в. и впоследствии подвергался неоднократной переработке [30; 26, с. 50 – 52; 11, с. 62], хотя специально данный тезис никем не обосновывался. Как правило, природу текста пытались понять, исходя из его сходства с поздними летописными произведениями новгородского происхождения, в частности со «Сказанием о начале русской земли» [30, с. 259–266; 11; 4]. Однако уже в 1960 году С. Н. Азбелевым было показано принципиальное различие этих текстов и, тем самым, выпадение текста ИЛ из известной (поздней) новгородской традиции [1, с. 47–55].

Л. В. Черепниным и С. К. Шамбинаго были предприняты попытки связать происхождение Иоакимовской летописи с деятельностью новгородского митрополита (1672–1674), а позднее патриарха Иоакима, имевшего отношение к созданию летописных текстов, в частности новгородской Забелинской летописи [29, с. 127; 30, с. 267–270]. Сущность приводимых аргументов, впрочем, сводится к тому, что п. Иоаким «не отставал от тогдашней учёности и сам был писателем» [30, с. 268, 270].

Против этих и других предположений о возникновении ИЛ в монастырских кругах XVII–XVIII вв. свидетельствует одно примечательное обстоятельство: ни одна русская летопись и никакая поздняя компиляция не знают употребления скандинавской номенклатуры, связанной с Восточной Европой. (Ранее В. И. Григорович столь же неубедительно пытался отождествить автора летописи с архимандритом Бизюкова монастыря в 1712–1713 гг. по имени Иоаким [27, с. 200].) В ИЛ же находим: Гардорик (ср. Гардарики = Русь скандинавских саг), Гунигар (ср. Хунигард или Кенугард = Киев), Бярмия (Бьярмаланд = страна в бассейне Северной Двины), Колмогард (ср. Хольмгард = Новгород саг). Если В. Н. Татищев был знаком с этой номенклатурой по латиноязычной книге Г. Байера (1738 г.) [24, с. 213 и сл.], то монахи XVII в. едва ли имели возможность получить подобные знания и уж, тем более, им не пришло бы в голову включить экзотические термины в «повествование о старобытных русских князьях».

На необычность для летописания скандинавской топонимики обращал внимание М. Горлин [36, с. 46], полагая, очевидно, что с бывшей в распоряжении В. Н. Татищева книгой Г. Байера мог ознакомиться М. Борщов. Странно, что такой ловкий поддельщик, каковым должен был быть архимандрит Мельхиседек, не сообразил, что заимствованиями из новейшей латинской книжки он сразу же поставит под удар всю свою тщательно продуманную инсинуацию.

Скандинавской ономастике и другим вероятным скандинавским элементам в «Иоакимовской летописи» специально посвящает своё исследование известный норвежский историк и филолог Борис Клейбер [37]. Отмечая, как и другие авторы, разновременность отобразившихся в тексте наслоений, Б. Клейбер полагает возможным, что «в основе Иоакимовской летописи лежит текст, который древнее, чем списки летописи Нестора» [37, с. 65]. Помимо отмеченной географической номенклатуры, Б. Клейбер находит в тексте ИЛ много других сюжетных и лексических заимствований из скандинавских источников, что приводит к такому выводу: «или автор самой древней части Иоакимовской летописи был скандинавского происхождения, или у него были скандинавские помощники» [37, с. 70].

Далеко не все указанные Б. Клейбером параллели со скандинавскими источниками одинаково убедительны [3, с. 16–20]. Всё же относительно глубокой древности проникновения в текст скандинавской ономастики с ним солидаризируется известный исследователь новгородского летописания и устных преданий С. Н. Азбелев. Вывод Б. Клейбера он облекает в более сдержанную форму: «…может быть, не сам епископ Иоаким, а кто-то из его окружения, […] собирая материал, общался не только со славянским населением Новгорода, но и с жившими там скандинавами» [3, с. 19].

Данный вывод последовал уже после того, как очередное резкое изменение в отношении к Иоакимовской летописи произошло под влиянием исследования В. Л. Янина, посвящённого рассказу ИЛ о крещении Новгорода [34, с. 49–56]. Благодаря чётко разработанной в археологии Новгорода системе датирования и топографическим указаниям в тексте ИЛ, В. Л. Янину удаётся установить соответствие археологически фиксируемых следов пожара 989 года рассказу о волнениях новгородцев и стычке с присланными Владимиром войсками, закончившейся «зажиганием домов». Известие о пожаре во время крещения Новгорода встречается только в Иоакимовской летописи – о нём не могли знать или догадываться авторы XVII–XVIII в. Отсюда вытекает вывод учёного: «Думаю, что эти наблюдения подтверждают реалистическое существо повести (ИЛ) о крещении новгородцев» [34, с. 56]. По мнению В. Л. Янина, текст ИЛ должен был сложиться в основном около XV века, но «Вместе с тем, наличие в повести отдельных реалистических деталей, находящих археологическое подтверждение, позволяет считать, что её возникновение […] опиралось на какую-то достаточно устойчивую древнюю традицию». В заключении В. Л. Янин отмечает правомерность выводов Б. Клейбера о наличии в основе некоторых сведений ИЛ скандинавского источника [34, с. 56].

Ранее доминировавшее в советской науке категорическое отрицание наличия в ИЛ древней основы, после появления работы В. Л. Янина начинает постепенно изменяться в сторону некоторой лояльности. О. В. Творогов включает статью об Иоакиме в «Словарь книжников и книжности Древней Руси» [25]. А. В. Назаренко отмечает правдоподобность указания ИЛ о расположенности Ярополка к христианству и допускает, что «сведения (ИЛ) о Руси Х в. могли восходить к какому-то древнему корню…» [17, с. 345].

Не без влияния наблюдений В. Л. Янина появляется пожалуй первое после П. И. Лавровского обстоятельное исследование содержащейся в ИЛ исторической информации, предпринятое В. И. Вышегородцевым в его кандидатской диссертации. (Её текст мне, к сожалению, недоступен. Приводимые далее положения взяты из работ С. Н. Азбелева [2, с. 18–21; 3, с. 25–28].) Исследователь приходит к такому выводу: «…историческая достоверность оригинальных известий (ИЛ) в описании правления Аскольда, Ольги, Святослава, Ярополка, Владимира подтверждается византийскими и арабскими источниками. Эти произведения стали известны русской историографии только со второй половины XVIII в. и поэтому не могли быть использованы в качестве исторического материала для компиляции Иоакимовской летописи» [7, с. 15].

Наиболее важные наблюдения В. И. Вышегородцева, служащие для обоснования данного тезиса, заключаются в следующем.

1. Согласно ИЛ, воюющий на Дунае Святослав, имел поддержку со стороны венгров и поляков: «имея помосчь от тестя, князя угорского и князя ляцкого…». Действия венгров на стороне Святослава подтверждают византийские источники [ср. 22, с. 158–161 и сл.], А. Н. Сахаров также не исключает участия поляков в созданной Святославом коалиции.

2. ИЛ говорит о гибели Святославова войска у каких-то долгих стен. «Какая сия стена и где, я описания не нахожу» – замечает в скобках В. Н. Татищев. «Длинные стены», возведённые ещё в начале VI в., преграждали подступы к Константинополю, куда согласно ПВЛ («за маломъ бо бе не дошелъ Царяграда») и некоторым указаниям византийских авторов доходил Святослав.

3. Указания ИЛ на прибытие первых иереев на Русь из Болгарии подтверждается исследованием М. Д. Присёлкова, который на основании малоизвестных византийских источников обосновал тезис о подчинённости русской церкви в 988–1030-х годах болгарской митрополии в Охриде [21].

4. Упоминаемый в ИЛ «болгорский царь Симеон» вполне может соответствовать Роману-Симеону, считавшимся соправителем Самуила, равным ему по рангу, а значит царём (возражения Е. Е. Голубинского здесь, следовательно, неприемлемы).

«Такие подробности из политической жизни Болгарии конца Х века мог знать только современник описываемых событий» – резюмирует В. И. Вышегородцев [3, с. 26]. Вместе с тем, автор присоединяется ко мнению о неоднократной переработке текста ИЛ на протяжении последующих столетий, окончательном его оформлении в XVIII в., искусственно-литературном характере значительной части информации.

Наметившаяся было тенденция усматривать в загадочном тексте Иоакимовской летописи рациональное зерно, была приостановлена появлением диссертационного исследования и книги киевского историка Алексея Петровича Толочко [27]. Автор выражает радикальное мнение, прямо противоположное большинству высказываемых ранее. Основной вывод проведенной А. П. Толочко работы состоит в том, что не только Иоакимовская летопись, но и вообще все уникальные и якобы потом утраченные источники В. Н. Татищева в реальности не существовали, а были вымышлены им самим. Нужно признать, что автору удалось (по крайней мере, в отношении ИЛ) убедить многих коллег (впрочем, ни до, ни после появления монографии А. П. Толочко проблемы ИЛ практически не касавшихся).

Попробуем рассмотреть, насколько действительно доказательными могут быть признаны аргументы известного исследователя Древней Руси.

В начале посвящённой ИЛ главы автор сразу же отсекает все, даже самые осторожные, попытки увидеть в этом тексте реминисценции древней летописи: «Несмотря на периодические попытки восстановить ИЛ в правах источника, сегодня она едва ли вызовет былой энтузиазм даже среди исследователей, безоговорочно доверяющих прочим уникальным текстам «Истории (Российской)» [27, с. 198]. На протяжении следующих рятидесяти страниц автор выясняет вопрос о том, мог ли В. Н. Татищев быть введён в заблуждение кем-то из современников, сочинивших ИЛ, или же он сам и является её сочинителем. Всесторонне используя положения авторов, уверенных (хотя бы и совершенно априорно) в позднем происхождении текста, А. П. Толочко последовательно «не замечает» наблюдений и выводов П. А. Лавровского, И. А. Линниченко, Б. Клейбера, В. Л. Янина, В. И. Вышегородцева.

«Приговор» А. П. Толочко в отношении ИЛ таков: «Псевдо-Иоаким работал на основании той же библиотеки, что и Татищев. Его текст самым тесным образом связан с проблемами, которые Татищев решает в других разделах «Истории», псевдо-Иоаким владел уникальной информацией, доступной в 1740-х годах только Татищеву и при том делал идентичные татищевским ошибки…» [27, с. 241]. «Иоакимовская летопись никогда не существовала вне «Истории». Она соткана из идей Татищева. По существу, в ней нет ничего, что не находило бы своего объяснения в других текстах историка» [27, с. 245].

(Свой вывод о наличии у псевдо-Иоакима и В. Н. Татищева одинаковых грамматических ошибок А. П. Толочко подкрепляет единственным примером. Ошибочность примера убедительно показана С. Н. Азбелевым [3, с. 30–31].)

Оснований для столь радикальных выводов у автора оказывается, впрочем, не много. То, что ИЛ якобы подтверждает ранее высказываемые В. Н. Татищевым предположения, иллюстрируется следующим.

1. В. Н. Татищев предположил, что в тандеме «Аскольд и Дир» второе имя является неправильно воспринятым финским словом «тирар», будто бы означающим «пасынок». Следовательно, речь шла не о двух князьях, а об одном. В ИЛ Аскольд не имеет обычного для всех других источников брата Дира, а действует один [27, с. 226].

2. Коль Аскольд «пасынок», то он должен быть пасынком самого Рюрика (чьим соратником он является по ПВЛ). В ИЛ киевляне обращаются к Рюрику: «да послет к ним сына или ина князя княжити. Он же вдаде им Оскольда». Таким образом, как и предполагал В. Н. Татищев, Аскольд оказывается в тесных родственных отношениях с Рюриком [там же].

3. В. Н. Татищев полагал, что Рюрик неспроста доверил Олегу своего сына Игоря: должно быть Олег был каким-то его родственником, вернее всего шурином (братом жены), а Игорю, соответственно, дядей по матери. Точно так ИЛ именует Олега шурином Рюрика [27, с. 227].

4. Сообщаемые в византийских источниках сведения о крещении русов в IХ веке, по мнению В. Н. Татищева, должны относиться ко времени Аскольда [24, с. 106]. ИЛ, словно внемля ожиданиям историка, называет этого князя блаженным [27, с. 214].

5. По предположению В. Н. Татищева, Борис и Глеб были детьми последней жены Владимира византийской принцессы Анны (хотя ПВЛ считает их сыновьями некой «болгарыни»), при этом любимому сыну Борису предназначен был великокняжеский престол. ИЛ, как всегда, блестяще подтверждает эти соображения [27, с. 452–454].

Таковы, по А. П. Толочко, идеи В. Н. Татищева, из которых, в то же самое время, «соткана Иоакимовская летопись». Обратившись к более внимательному разбору приведенных эпизодов, увидим, однако, несколько иную картину (далее следуем приведенной выше последовательности).

1. Действительно существенный аргумент. Но в рассказе ПВЛ о походе Аскольда и Дира на Царьград употреблена почему-то глагольная форма единственного числа: «Иде Асколдъ и Диръ…» [20, с. 13]. В Новг. 1-й летописи, вызвав Аскольда и Дира, «рече Игорь ко Асколду: «вы неста князя…» [18, с. 107]. В Никоновской летописи рассказ о несгораемом евангелии озаглавлен «О князи Рустемъ Осколде» [19, с. 13] (Дир почему-то снова пропущен). Далее убитые якобы вместе Аскольд и Дир оказываются погребёнными в разных местах… Только ли татищевское предположение подтверждает ИЛ или что-то другое?

2. Из фразы «да послет к ним сына или ина князя…» нельзя с уверенностью определить, что речь идёт именно о сыне Рюрика. Если уж В. Н. Татищеву очень хотелось доказать данный тезис, как это представляется А. П. Толочко, следовало бы ожидать более ясного указания.

3. О том, что Олег был дядькой Игорю сообщают некоторые поздние своды [9, с. 146]. На Руси и в Скандинавии воспитателями знатной молодёжи нередко становились именно дядья по матери (как Добрыня – уй Владимира), отсюда нетрудно сделать вывод о родственных связях Олега и Игоря.

4. Уже авторы Никоновского свода отождествляют с Аскольдом того «архонта русов», при котором прибыл на Русь и успешно провёл свою миссию византийский архиерей (Михаил ?), назначенный русским архиепископом [19, с. 13]. То, что Аскольд мог быть христианином косвенно подтверждает ПВЛ, говоря о строительстве церкви св. Николая на его могиле [20, с. 14]. Следовательно, приписка «блаженный» могла появиться совершенно независимо от В. Н. Татищева.

5. Ситуацию с царевной Анной удовлетворительно разъясняет уже П. А. Лавровский [13, с. 153–155 и ср. выше]. Матерью Бориса и Глеба Анну называют также некоторые летописные компиляции XVI–XVII вв., о чём в подробностях сообщает сам А. П. Толочко [27, с. 446, прим. 95]. Поэтому ничего удивительного в совпадении предположения В. Татищева и свидетельства ИЛ нет. Вопреки А. П. Толочко, ИЛ не говорит о назначении Бориса наследником киевского престола.

Как видим, основные аргументы А. П. Толочко мало что подтверждают, прочие доказательства крайней заинтересованности В. Н. Татищева в подложной «псевдо-летописи» ещё более расплывчаты и надуманы [12]. По сути, все те сообщения, которые А. П. Толочко считает уникальными и находящими аналогии только у В. Н. Татищева, либо находят параллели в поздних летописных сводах (к коим, по мнению ряда авторов, может быть отнесена ИЛ), либо подсказываются логикой изложения «Повести временных лет». Вместе с тем, действительно уникальные сообщения ИЛ явных соответствий среди идей и предположений В. Н. Татищева как раз и не находят. К таковым, например, относятся рассказы о восстании против Владимировых воевод в Новгороде и о гонении Святослава на христиан, указания на то, что Рюрик был внуком Гостомысла и что Аскольд прибыл в Киев по просьбе киевлян, упоминания о строительстве деревянной св. Софии Ольгой и «повоевании» Мешком (Месчем) русских владений «до Горыни», эпизоды о борьбе Гостомысла с варягами и о правлении древнего Владимира, пращура Буривоя т. д. и т. п.

Поскольку А. П. Толочко даже не пытается рассматривать все эти сюжеты и известия, не говоря уже о выяснении источников их происхождения, трудно согласиться с его утверждением о том, что «Псевдо-Иоаким работал на основании той же библиотеки, что и Татищев…».

Среди довольно бессистемных экскурсов, призванных подтвердить последний тезис, заслуживает внимания вопрос о «долгих стенах» на месте «погубления» Святославова войска. Как мы уже видели, В. И. Вышегородцев в своё время приводил аргумент «длинных стен» вблизи Константинополя как одно из доказательств наличия в ИЛ древней реалистической основы. А. П. Толочко скрупулёзно перечислив авторов, у которых упомянуты «длинные стены», замечает, что «все эти авторы, так или иначе, были известны Татищеву». Коль скоро о длинных стенах патриарху российской науки было известно, он, конечно, не упустил возможности использовать это знание для придания убедительности своей фальшивке. Видимо, чтобы уж точно отвести от себя все подозрения, В. Н. Татищев ещё и прибавил при этом: «Какая сия стена и где, я описания не нахожу» [27, с. 221].

А. П. Толочко резонно обращает внимание на то, что ни один источник не говорит о гибели русского войска под Константинополем (вблизи «длинных стен»), а византийские авторы вообще не упоминают о появлении там дружин Святослава. Но это не спасает В. Н. Татищева от приговора – поскольку в летописях сказано: «за маломъ бо бе не дошелъ Цесаряграда», Татищев (по мнению А. П. Толочко) должен был соотнести это указание с упоминаемыми у авторов VI–VII веков (!) оборонительными сооружениями Константинополя, а те, в свою очередь, увязать с военными потерями Святослава, о которых сообщают уже другие византийские авторы, относя соответствующие события к Дунаю.

Странно, что у такого искушённого автора как В. Н. Татищев вообще родилась такая неосмотрительная идея, и уж совсем трудно поверить, что подобным приёмом он, будто бы, понадеялся кого-то убедить в подлинности текста (ведь иначе злосчастную стену ему незачем было упоминать).

Так откуда же взялась «долгая стена»?

Конечно, В. И. Вышегородцев ошибся, сопоставив «долгую стену» с укреплениями Константинополя, но в целом историческое чутьё вело его в верном направлении: «длинные стены» известны на Нижнем Дунае, в том числе у крепости Доростол, где было заперто войско Святослава и где оно понесло наибольшие потери. О деревянном «заборе», окружающем «наподобие стены» страну Бурджан (= Дунайскую Болгарию) сообщает арабский автор аль-Масуди, писавший в 940–950-х годах [8, с. 126; 6, с. 17], т. е. совсем незадолго до дунайской кампании Святослава. Несомненно, речь идёт о системе укреплений по обе стороны Дуная, основу которых составили валы римского времени, восстановленные и усиленные, согласно археологическим данным, в конце IХ–первой половине Х века в связи с возросшей угрозой со стороны степей [35; 6, с. 17–19].

Подобно случаю с новгородским пожаром, В. Н. Татищев не мог предвидеть результатов археологических раскопок ХХ в., равно как и не был он знаком с трудом аль-Масуди: его недоумение («какая сия стена…») вполне искренне. Точно так же, никто другой из авторов XVIII в. не мог догадаться, что древние римские валы в Х веке не только являлись заметным элементом ландшафта, но и были укреплены деревянными стенами. Таким образом, В. И. Вышегородцев, ошибаясь в частностях, был прав в выводе, о том, что рассказ о пребывании Святослава на Дунае мог быть составлен только современником событий, а, следовательно, Иоакимовская летопись должна иметь древнюю основу.
Изображение
Фрагмент карты-схемы из книги В.Чорния «История Болгарии» (Львов, 2007). Короткой штриховкой обозначены оборонительные валы с деревянными конструкциями, частично восходящие к римскому времени и восстановленные в эпоху 1-го Болгарского царства, частично заново сооружённые в IХ–Х вв.

Исследование А. П. Толочко, при всей своей предубеждённости, имеет несомненную положительную сторону: его автору как никому другому удалось всесторонне обосновать мысль о том, что в XVIII в. никто, кроме В. Н. Татищева, не мог бы написать Иоакимовскую летопись.

Но и В. Н. Татищев, как это столь же убедительно обосновано уже другими исследователями, не мог быть её автором. Действительно: зачем ему было сочинять длинную и запутанную историю обретения текста, умножая тем самым возможные подозрения, зачем было приводить псевдо-летопись в виде пространной цитаты, если он мог запросто сделать вид, будто таковой документ лежит (лежал) у него в столешнице, зачем было подделываться под «новое и простое новгородское наречие», если он вполне мог подделаться под язык хорошо известных ему реальных летописей?… [ср. 26, с. 50–52]. Всё это делает совершенно справедливым высказывание И. А. Линниченко: «Если б он желал, он мог бы в каком угодно виде представить нашу историю, так как тогда […] историческая наука находилась в самом первобытном виде. Перестанем же бросать тень на человека, который так много и с такой любовью […] поработал для нашей истории» [14, с. 257].

* * *

Загадка возникновения Иоакимовской летописи продолжает оставаться далёкой от окончательного разрешения. Вместе с тем, вполне очевидным является то, что В. Н. Татищеву действительно посчастливилось донести до нас исторический документ огромной важности, требующий дальнейшего всестороннего изучения.

1. Азбелев С. Н. Новгородские летописиXVII века. Новгород, 1960.

2. Азбелев С. Н. К изучению Иоакимовской лето­писи // Новгородский исторический сборник. СПб., 2003. Вып. 9. С. 5–27.

3. Азбелев С. Н. Устная история в памятниках Новгорода и новгородской земли. СПб., 2007.

4. Алексеев С. В. Фольклорный первоисточник Новгородской традиции XVII века // Проблемы источниковедения и политической истории. М., 1995. С. 3–33.

5. Андреев Й. Българските ханове и царе. VII–XIV век. София, 1988.

6. Български средневековни градове и крепости. Т. 1: Градове и крепости по Дунав и Черно море. Съст. А. Кузев, В. Гюзелев. Варна, 1981.

7. Вышегородцев В. И. Иоакимовская летопись как историко-культурное явление. Автореф. дисс… канд. ист. н. М., 1986.

8. Гаркави А. Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб., 1870.

9. Гиляров Ф. Предания русской начальной летописи. Приложение. СПб., 1878.

10. Голубинский Е. Е. О так называемой Иоакимовской летописи Татищева // Творения святых отцов в русском переводе. Кн. 4. М., 1881. С. 602–640.

11. Гольдберг А. Л. Леген­дар­ная повесть XVII века о древнейшей истории Руси // Вспо­могательные исторические дисциплины. Л., 1982. Вып. ХІІІ. С. 50–62.

12. Конча С. В. Чи існує Іоакимів літопис? // Український історичний журнал. 2007. № 2. С. 171–184.

13. Лавровский П. А. Исследование о летописи Якимовской // Учёные записки второго отделения Император­ской Академии наук. СПб., 1856. Кн. 2. Вып. 1. С. 77–160.

14. Линни­ченко И. А. Краледворская рукопись и Иоакимовская летопись // Журнал министер­ст­ва народного просвещения. 1883. Октябрь. С. 247–257.

15. Мельникова Е. А. Древнескандинавские географические сочинения. Тексты, перевод, комментарий. М., 1986.

16. Моргайло Е. М. Работа В.Н.Татищева над текстом Иоакимовской летописи // Археографический ежегодник за 1962 г. М., 1963. С. 260–268.

17. Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей ІХ–ХІІІ веков. М., 2001.

18. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. Под. ред. А. Н. Насонова. М.–Л., 1950.

19. Патриаршая или Никоновская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 9. СПб., 1862.

20. Повесть временных лет. Подготовка текста, примечания, комментарий Д. С. Лихачёва. 2-е изд. Л., 1999.

21. Приселков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси Х–ХІІ вв. СПб., 1913.

22. Сахаров А. Н.Дипломатия Святослава. Изд. 2-е. М., 1991.

23. Соловьёв С. М. История России с древнейших времён. Т. 1. М., 1959.

24. Татищев В. Н. История российская. Т. 1 М.–Л., 1962.

25. Творогов О. В. Иоаким// Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. Л., 1987. С. 204–206.

26. Тихомиров М. Н. О русских источниках “Истории Российской”// Татищев В. Н. История российская. Т. 1 М.–Л., 1962. С. 39–53.

27. Толочко А. “История Российская” Василия Татищева: источ­ники и известия. М.–К., 2005.

28. Титмар Мерзебургский. Хроника в 8 книгах. М., 2005.

29. Черепнин Л. В. «Смута» и историография XVII века (из истории древне­русского летописания)// Исторические записки. 1945. Т.14. С. 81–128.

30. Шамбинаго С. К. Иоакимовская летопись // Исторические записки. 1947. Т. 21. С. 254–270.

31. Шахматов А. А. Общерусские летописные своды XIV–XV веков // Жур­нал министерства народного просвещения. 1900. Ноябрь. С. 133–200.

32. Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах // Шахматов А. Разыскания о русских летописях. М., 2001. С. 8–508.

33. Шлёцер А. Нестор.Русские летописи на древле-славянском языке. Ч. I. СПб., 1809.

34. Янин В. Л. Летописные рассказы о крещении новгородцев (о возможном источнике Иоакимовской летописи) // Русский город. Исследования и ма­териалы. М., 1984. Вып. 7. C. 40–56.

35. Gajewska H. Trajana waly // Slownik starożytnosći slowian­skich. Wroclaw, etc., 1977. T. 6. S. 125.

36. Gorlin M.La Chronique de Joachim // Revue des études slaves. Paris, 1939. T. 19. P. 40–51.

37. Kleiber B. Nordiske spor i en gammel russiske kronike // Maal og Minne. Oslo, 1960. Heft. 1 – 2. S. 56 – 70.

Публикация: Исследования о летописи Иоакима // Труды Первой Международной конференции «Начала русского мира», состоявшейся 28– 30 октября 2010. СПб.: «Блиц», 2011. С. 146–165.

II. ВОПРОС О ДОСТОВЕРНОСТИ ИОАКИМОВСКОЙ ЛЕТОПИСИ И АРХЕОЛОГИЯ

Споры об «Иоакимовской летописи» (далее ИЛ) – загадочном тексте, приведенном В. Н. Татищевым [1] в качестве образца «донесторового летописания» продолжаются уже более 250 лет [2]. До последнего времени аргументов «за» у сторонников древности и аутентичности текста находилось примерно столько же, сколько контраргументов у их противников. Представляется несомненным, что решающее слово в давнем споре должны сказать данные современной науки, не в последнюю очередь – результаты археологических исследований, которых не мог предвидеть или случайно предугадать предполагаемый историк-фальсификатор первой половины XVIII в., якобы выдавший собственное сочинение за древнюю летопись.

Удачный пример подобного подхода был предложен ещё в 1983 году В. Л. Яниным [3] (см. ниже). Но хотя его аргумент в защиту ИЛ неизменно упоминается авторами, касающимися данного вопроса, всё же он явно не переубедил скептиков.

Чаша весов заметно склонилась в противоположную сторону с выходом книги киевского историка А. П. Толочко, где автор обстоятельно и на широком материале пытается обосновать идею о вымышленном характере практически всех не дошедших до нашего времени документов, используемых и цитируемых В. Н. Татищевым [4]. Складывается впечатление, что концепция А. П. Толочко, согласно которой В. Н. Татищев «изобрёл» ИЛ для подтверждения собственных идей и предположений, убедила многих, готовых согласиться с тем, что точка в дискуссии окончательно поставлена. При этом мало обращается внимание на то, что А. П. Толочко, применяя формально-логический подход и будучи априорно убеждён в «злоумышленности» В. Н. Татищева, просто обходит стороной те факты и обстоятельства, которые не укладываются в его построения [5]. Более того – он и не пытается проверять уникальные свидетельства ИЛ на предмет их возможной исторической верифицируемости, заранее относя всё на счёт сочинительства старейшины российских историков [6]. Не будет преувеличения, таким образом, сказать, что в действительности работа А. П. Толочко совершенно не приблизила нас к разгадке летописи Иоакима.

Ниже мы рассмотрим только некоторые из указаний ИЛ, которые могут быть проверены результатами современной науки, в первую очередь археологии.

1. В. Л. Янин сопоставил следы пожара конца Х в. на Разваже в Неревском конце с подробностями рассказа ИЛ о бунте недовольных насильственным крещением новгородцев против княжеских воевод. Стремясь устрашить и унять бунтовщиков, воевода Добрыня «…повеле у брега некие домы зажесчи, чим люди паче устрашени бывше, бежаху огнь тушити». Пожар этот был, видимо, долго памятен, так как (если верить ИЛ) вошёл в поговорку: «Путята крести (Новгород) мечем, а Добрыня огнем» [7].

По мнению В. Л. Янина, следы пожара, отмечены именно в том месте, на которое указывает ИЛ. Время пожара непосредственно предшествует сооружению мостового яруса, датируемого 989–990 гг., что соответствует времени крещения Новгорода. На месте сгоревших построек были найдены два монетных клада с поздними датами монет 972 и 975 гг., что может указывать на гибель жителей части сгоревших домов во время пожара. Последнее также неплохо соотносится с указанием ИЛ на ожесточённую борьбу некоторой части новгородцев с дружинниками воеводы Путяты: «…бысть междо ими сеча зла».

Эти данные позволили В. Л. Янину сделать следующий вывод относительно достоверности и древности ИЛ: «Думаю, что эти наблюдения подтверждают реалистическое существо повести о крещении новгородцев […] Наличие в повести отдельных реалистических деталей, находящих археологическое подтверждение, позволяет считать, что её возникновение […] опиралось на какую-то достаточно устойчивую древнюю традицию» [8].

2. Согласно летописным данным, во времена Владимирова крещения Русь получила христианских учителей и церковных иерархов из Византии. Только Иоакимовская летопись указывает на ведущую роль Болгарского царства в деле христианского просвещения Руси: «Царь же болгорский Симион присла иерей учены и книги довольны», «…и прислаша митрополита Михаила, мужа велми ученаго, болгарина сусча, с ним 4 епископы и многи иереи, диакони и демественники от славян» [9]. Эти, идущие вразрез в официальной версией крещения и, казалось бы, совершенно фантастические указания, находят новые подтверждения в свете последних исследований.

К выводу о значительной роли Болгарской церкви в организации церковной иерархии на Руси, опираясь на византийские источники (и совершенно независимо от ИЛ) пришёл ещё в 1913 году М. Д. Присёлков [10]. По его мнению, первые пресвитеры прибыли на Русь в конце 980-х годов из Болгарии и были подведомственны не патриархии Константинополя, а митрополии в болгарском Охриде.

Позднее исследователями русской православной церковной литературы, живописи, архитектуры, музыки неоднократно отмечалось явные черты болгарского посредничества в освоении Русью христианских традиций, причём болгарские христианские влияния явственно ощутимы уже на самых ранних этапах [11]. По мнению ряда исследователей, в древнерусском летописании определённое время практиковалась система летоисчисления отличающаяся от принятой в Византии и характерная именно для 1-го Болгарского царства [12].

Однако особенно показательными в данном контексте могут быть названы результаты исследования остатков знаменитой церкви Богородицы (Десятинной) в Киеве – первой каменной церкви Руси, построенной в 990–995 годах. На определённые аналогии в архитектуре Десятинной и болгарскими архитектурными канонами указывалось ещё в 1960-х годах [13]. Возобновившиеся в последние годы раскопки позволили выявить новые тому подтверждения и конкретизировать выводы следующим образом: «Наиболее близки Десятинной церкви памятники Первого Болгарского царства (Плиска, Преслав, Охрид), построенные немногим ранее […] О вероятном болгарском следе в истории строительства может свидетельствовать надпись «ЩИ» на плинфе. См. рисунок кириллической надписи на плинфе, найденной при раскопках Десятинной церкви 2006–2007 гг. (по Г. Ю. Ивакину, О. М. Иоаннисяну) в начале этих заметок.

Сомнительно, что среди первых киевских изготовителей плинфы были грамотные, которые могли легко делать надписи. Однако это мог сделать мастер из Болгарии. На болгарское происхождение некоторых мастеров, строивших Десятинную церковь указывают и глазурованные плитки пола. На то время глазурованная керамика для украшения сооружений в христианском мире использовалась исключительно в Болгарии (курсив мой К.С.) – преславская школа» [14].

Использование болгарских архитектурных приёмов и болгарских мастеров при строительстве главного храма страны указывает на то, что и общее руководство церковной организацией должно было находиться в руках выходцев из Болгарии, как о том и свидетельствует Иоакимовская летопись.

Почему же официальная история церкви, отображённая в летописях даёт нам иную картину, ничего не зная о ведущей роли Болгарии во «Владимировом» крещении?

После падения 1-го Болгарского царства (1018 г.) византийские власти заботятся о приведении церковных канонов, архитектурных стилей, системы летоисчисления и т. д. к византийской норме. Болгарская церковь сохраняет некоторое время свою автокефалию, но начиная с 1030-х годов происходит замена высших иерархов Болгарской церкви этническими греками и перевод богослужения на греческий язык [15]. Процесс замены церковнослужителей затронул и Русь. По мнению М. Д. Присёлкова, в 1030-х годах произошла замена иерархов болгарского происхождения присланными на Русь представителями Константинополя. Память о ведущей роли Болгарии в крещении Руси была последним невыгодна и постепенно вытеснялась из сознания. Составленные, по всей вероятности, во времена Владимира первые хроникальные записи были подвергнуты редактированию и в дальнейшем о болгарском влиянии и болгарских связях старались не вспоминать [16].

Таким образом, имеем основания полагать, что Иоакимовская летопись сохраняет чудом уцелевшие отголоски забытых позднее обстоятельств Владимирова крещения.

3. В рассказе о войне Святослава на Балканах, ИЛ упоминает некую «Долгую стену», у которой гибнет русское войско: «По смерти Ольги Святослав пребываше в Переяславцы за Дунаем […] не единою побеждая, последи у стены долгия все войско погуби». Подобной подробности нет в других источниках, в связи с чем В. Н. Татищев не удержался от ремарки «Какая сия стена и где, описания я не нахожу» [17]. Один из исследователей наследия В. Н. Татищева В. И. Вышегородцев обратил внимание на Длинные стены в 50 км от Константинополя, преграждавшие подступы к городу. По всей вероятности, сюда могло подходить Святославово войско: «За малом бе не дошел Царяграда». Отсутствующая в летописях подробность, по мнению В. И. Вышегородцева, может свидетельствовать в пользу исторической достоверности текста ИЛ [18].

Однако А. П. Толочко усматривает в этой детали аргумент в пользу противоположного вывода. Знакомый с трудами византийских авторов, В. Н. Татищев не мог не знать о существовании Длинных стен; стремясь придать черты достоверности вымышленному им тексту, он вводит упоминание о них и дабы отвести от себя подозрения изображает неведение и растерянность: «…описания я не нахожу» [19].

Однако и сторонники и противники достоверности ИЛ, упускают из виду простую деталь: указаний на серьёзное поражение или, тем более, гибель Святолавова войска у Константинопольских Длинных стен мы не имеем. Лев Диакон указывает на поражение «росов» где-то на границе с Болгарией, но в значительном отдалении от Константинополя [20]. К тому же Святослав потерял в этой битве (согласно Диакону) лишь около трети своих, якобы очень многочисленных, сил и, следовательно, о «погублении» всего войска речи быть не может.

Как известно из византийских источников, основные потери Святослав понес в районе Преслава и Доростола на Нижнем Дунае, где русскому воинству пришлось противостоять превосходящим силам императора Иоанна Цимисхия [21].

Находящийся непосредственно на Дунае, Доростол (Дуросторум) входил в состав римских укреплений (Траяновых валов) [22], остатки которых кое-где сохранились и до нынешнего дня. По мнению болгарских археологов, часть оборонных сооружений римского времени (по обе стороны Дуная) могла быть отстроена и усилена в период расцвета 1-го Болгарского царства, в связи с возросшей на рубеже ІХ–Х вв. угрозой со стороны кочевников [23].

В пользу последнего утверждения может быть приведено описание страны Бурджан (Дунайской Болгарии) арабского историка аль-Масуди (около 940-х гг.): «Страна Бурджан имеет 20 дней в длину и 30 дней в ширину. Область Бурджан окружена забором, в котором проделаны отверстия наподобие деревянных окон, забор этот напоминает стену при канале» [24]. По всей вероятности, здесь как раз и имеются в виду возведённые болгарами укрепления на старых римских валах.

Часть из этих сооружений находилась в районе Доростола, где, согласно рассказу Льва Диакона, оборонялись остатки войск Святослава (старый римский вал соединяет Доростол с городом Томы на Чёрном море), часть ниже по течению реки в районе Переяславца [25], где «пребываша» Святослав, согласно ИЛ, и где также велись боевые действия.

Тянувшаяся на много километров «долгая стена» несомненно должна была впечатлить русов и поэтому сохранилась как примечательный ориентир в летописном тексте.

В. Н. Татищев или другой автор XVIII в. не мог знать о восстановлении в Х веке римских укреплений, как не был известен в то время и текст аль-Масуди.

Как видим, современные данные позволяют убедительно подтвердить уникальные свидетельства таинственной летописи Иоакима в отношении ряда событий последней трети Х в. и, тем самым, дают достаточно надёжные свидетельства в пользу аутентичности этого документа, как обрывка очень древней и своеобразной летописной традиции, несомненно тесно связанной с Новгородом.

В начальной своей части, рассказывая о событиях предшествующих «призванию варягов» ИЛ содержит множество сведений легендарного характера. Казалось бы, здесь мы, по определению, не можем ожидать от такого рода текста какой-то реалистичной информации. Однако и здесь сопоставление отдельных уникальных указаний с результатами современных исследований и некоторыми вытекающими из них предположениями, позволяет обнаружить довольно небезынтересные соответствия.

4. Необычайной для летописной традиции особенностью ИЛ является использование в ней древнескандинавской географической номенклатуры: Гардорик (= Garđarikki, Русь), Гунигар (= ? Kaenugarđr, Киев), Бярмия (= Bjarmaland), Колмогард (= Holmgarđr, Новгород). По мнению норвежского исследователя Бориса Клейбера, поддержаного С. Н. Азбелевым, употребление этих названий указывает на наличие среди источников составителя ИЛ устных сведений, полученных от скандинавских информаторов, частью постоянно проживавших в Новгороде [26].

Противники достоверности сведений ИЛ ссылаются на наличие необычных для летописания скандинавских терминов как на аргумент в пользу составления летописи В. Н. Татищевым или кем-то из ознакомленных со скандинавскими сведениями о Руси учёных первой половины XVIII в. Однако следует иметь в виду, что предполагаемый составитель ИЛ должен был прекрасно владеть летописным материалом и едва ли мог не понимать, что включение в текст иноземных, по всей вероятности, совершенно неизвестных древнерусским летописцам названий в первую очередь вызовет подозрение и недоверие к тексту (как это, в общем-то, поначалу и произошло). В свете этого фигурирование скандинавских названий превращается, скорее, в аргумент против сочинительства ИЛ учёным-фальсификатором XVIII в.

Большинство исследователей согласны в том, что название «Колмогард» является отображением скандинавского Holmgarđr. Под этим названием в сагах, ранних исторических трудах, географических сочинениях фигурирует Новгород, что достаточно отчётливо прослеживается на широком материале. Хольмгард в сагах обычно выступает крупным административным и торговым центром, в котором пребывает князь Руси («конунг Гардарики») с приближёнными, обычно этот город мыслится именно столицей Руси [27].

Возникновение названия Holmgarđr является предметом спора исследователей. Большинство авторов согласны в том, что оно должно было возникнуть не позднее, а может быть и ранее появления древнерусского названия «Новый город» («Новгород»), впервые зафиксированного Константином Багрянородным около 950 года [28]. Лингвистические изыскания позволяют даже несколько углубить возникновение термина Holmgarđr: «Совокупный анализ топонимов Garđar (древнейшего скандинавского названия Руси) и Holmgarđr показывает, что они образовались практически в одно и то же время, по всей вероятности в IХ в., когда корень garđ- в их основе был семантически почти тождествен древнерусскому городъ (в значении «укреплённое место», «огороженное поселение»)…» [29].

Таким образом, получается, что скандинавское название Новгорода появляется ранее, чем, согласно современным археологическим данным, возник сам Новгород, начало которого относят ко второй четверти Х века [30]. Данное несоответствие не является чем-то неожиданным, так как и летописные свидетельства знают Новгород значительно ранее времени его «археологического» возникновения и относят его основание (Рюриком) к 860-м годам.

Все эти хронологические несоответствия как будто указывают на то, что первоначальный Новгород должен был находиться на некотором расстоянии от того места, куда он был перенесен около 920–930-х годов (данное явление достаточно типично для древнерусских «городов» IХ–Х вв., представлявших собой относительно небольшие укрепленные поселки).

Поиск вероятного «прототипа» Новгорода-Хольмгарда IХ–начала Х веков привёл исследователей к побережью оз. Ильмень, где на так наз. «Рюриковом» Городище были обнаружены материалы поселения IХ–Х веков, включающие остатки укреплений, ремесленных мастерских, следы присутствия норманнских поселенцев. Расцвет поселения пришёлся на второю половину IХ в., что как раз соответствует указаниям летописи на время основания Новгорода [31].

По мнению известной скандинавистки Т. Н. Джаксон, именно с Рюриковым Городищем может быть связано появление топонима Holmgarđr, возникшего как переосмысление местного славянского названия Хълмъ-городъ «город на холме» [32].

Ведущий исследователь археологии Поильменья Е. Н. Носов связывает первоначальный Holmgarđr с группой поселений у северо-западного побережья озера. Особенностью данной местности было затопление низменных мест в пору весенних паводков водами ильменского бассейна, в связи с чем все обнаруженные здесь поселения расположены на высоких местах (холмах). По мнению Б. Клейбера, к которому присоединяется Е. Н. Носов, данное обстоятельство наилучшим образом соответствует скандинавскому значению названия Holmgarđr – «островной двор» или «двор(ы) на острове» [33].

К группе поселений северо-западного Поильменья, связываемой Е. Н. Носовым с первоначальным Хольмгардом принадлежит и святилище Перынь, располагавшееся у побережья и оставившее в народе устойчивую память о своём сакральном значении [34]. Святилище было тесно связано с расположенным в 300 м поселением Прость, где выявлены культурные слои VIII–IХ веков [35].

Возвращаясь теперь к тексту Иоакимовской летописи, отметим, что название Колмогард, будучи фонетически близким скандинавскому Holmgarđr, обозначает не Новгород и не место пребывания князя, как следовало бы ожидать, исходя из скандинавской нормы, а некий сакральный центр, место жертвоприношений: «…иде Гостомысл в Колмогард вопросити бога о наследии и возшед на высокая принесе жертвы многи и весчуны угобзи».

Сопоставляя упоминание ИЛ о Колмогарде, как о святилище, с результатами обследования района Перыни и упомянутыми наблюдениями и выводами Б. Клейбера – Е. Н. Носова, нельзя не заметить их очевидной комплиментарности: Гостомысл прибывает в некий Колмогард для принесения жертв и гадания, а самый известный языческий центр Руси Перынь, как оказывается, располагался в изначальном Хольмгарде!

Впрочем, если присоединиться ко мнению Т. Н. Джаксон о тождестве первоначального Хольмгарда с Городищем несоответствия с данными ИЛ тоже не будет – Перынь расположена всего лишь в 4 км от Городища. Прибывшему к Холмограду-Городищу, Гостомыслу оставалось лишь в торжественном шествии (или в ладье) проследовать непосредственно к самому капищу.

Здесь возникает естественный вопрос: если Городище и есть первоначальный Хольмгард, он же – Новгород начальных летописных статей, тогда как Гостомысл, согласно новгородской традиции, выступает первым известным старейшиной Новгорода или даже мыслится первым посадником [36], то почему он прибывает в «Колмогард» откуда-то извне?

Согласно ИЛ, резиденцией Гостомысла является «Великий град Славенск», который не тождественен Новгороду. Первое упоминание о Новгороде связано уже с приходом Рюрика: «Рюрик по смерти братии облада всею землею… В четвертое лето княжения его преселися от старого в Новый град Великий ко Ильменю». Данное указание перекликается со сведениями Ипатьевской летописи, согласно которой именно Рюрик основывает Новгород («сруби город надъ Волховомъ, и прозваша и Новъгородъ») и переносит туда столицу из Ладоги [37].

Указание «ко Ильменю» в Иоакимовской летописи может обозначать, конечно, Новгород (исторический), но всё же, учитывая, что Новгород находится на некотором расстоянии от Ильменя, напрашивается вывод, о том, что ИЛ указывает именно на Городище.

Данное предположение, возможно, не будет выглядеть слишком натянуто, если учесть что историко-литературный памятник XVII в. «Сказание о начале русской земли» тоже помнит о существовании предшествующего Новгороду городского центра на некотором расстоянии от исторического города у Ильменя: «…и седоша паки близ езера Ирмеря, обновиша град на новом месте от старого Словенска вниз по Волхову яко поприще и боле и нарекоша Новъградъ Великий» [38].

Сведения «Сказания…» о перенесении Новгорода вполне согласуются с известными на сегодня археологическими данными, но несколько расходятся с указаниями ИЛ. Предшествующее Новгороду поселение на Ильмене (надо полагать, тождественное Городищу) в «Сказании…» именуется Словенском, но по ИЛ на Ильмене возникает именно «Новый город», прежний же «Великий Славенск» явно находится где-то совсем в другом месте.

Путаница названий может быть объяснена следующим. Административно-политическим центром земли ильменских словен в IХ в. был городок именуемый Словенском (в ИЛ – Славенск). Его реальность подтверждается упоминанием в арабских источниках города Салав, являющегося столицей «той части русов, которая отдалённее прочих» (в северном направлении) и зовется ас-Славия [39]. Словенск несколько раз менял своё расположение [40] – либо посёлок в целом, либо его ядро в виде правящей верхушки с окружением. Всякий раз по перенесении он именовался также Новым городом («Новый град Великий»). Постепенно это название всё больше вытесняло прежнее и через какое-то время после последнего перенесения (на место нынешнего Новгорода) закрепилось окончательно, пережиток прежнего названия сохранился, по всей вероятности в имени Славенского конца.

Иоакимовская летопись сохранила, таким образом, память об одном из эпизодов в перемещениях Словенска, соотносимого с деятельностью Рюрика, т. е. с 860–870-ми годами по летописной хронологии. Указанное перемещение «ко Ильменю» подтверждается выводами современных археологов о соотнесённости «первоначального Новгорода» с Городищем на Ильмене, вошедшего в пору подъёма именно во второй половине IХ в.

Если верно, что название «Хольмгард» первоначально было связано с поселениями на Ильмене (согласно Т. Н. Джаксон, Е. Н. Носову и др.), данные ИЛ проливают свет на процесс слияния понятий Хольмгард и Новгород (= «Новый град (Словенск)»). Как мы видели, Хольмгард, упоминаемый в ИЛ ещё до Рюрикова перенесения Словенска, выступает здесь как сакральный центр: иде Гостомысл в Колмогард вопросити бога о наследии…и весчуны угобзи – и, по всей вероятности, должен быть тождественен или близок Перыни возле того же Городища – будущего Рюрикова «Нового города». Следовательно, «Великий Словенск» был перенесён Рюриком на место, ранее известное как Хольмгард (Хълмъгородъ ?), в связи с чем «Новый город», «Словенск» и «Хольмгард» стали обозначать одно и то же. В Х в. эти названия уже нераздельно сместились ниже по Волхову. В дальнейшем первое название закрепилось в славянской среде, последнее – в скандинавской.

Таким образом, имеем основания полагать, что «легендарная» часть Иоакимовской летописи содержит некоторые отголоски реальных событий.

1 Татищев В. Н. История российская. Т. 1. М.– Л., 1962. С. 107–114.

2 См. в частности: Толочко А. “История Российская” Василия Татищева: источ­ники и изве­стия. М.–К., 2005. С. 196–205;Азбелев С. Н. Устная история в памятниках Новгорода и новгородской земли. СПб., 2007. С. 6–34.

3 Янин В. Л. Летописные рассказы о крещении новгородцев (о возможном источнике Иоакимовской летописи) // Русский город. Исследования и ма­териалы. М., 1984. Вып. 7. C. 53–56.

4 Толочко А. Указ. соч.

5 Ср., в частности, Толочко А. Указ. соч. С. 198, прим. 5, С. 199, прим. 8 и далее.

6 Относительно степени убедительности аргументации А. П. Толочко: Конча С. В. Чи існує Іоакимів літопис? // Український історичний журнал. № 2. 2007. С. 171–184.

7 Татищев В. Н. История российская… Т. 1. С. 113.

8 Янин В. Л. Летописные рассказы… С. 56.

9 Татищев В. Н. История российская… Т. 1. С. 112.

10 Приселков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси Х–ХІІ вв. СПб., 1913. См. также: Введение христианства на Руси. Сборник научных трудов. М., 1988. С. 154–169.

11 См. в частности: Рогов А. И. Культурные связи Киевской Руси с другими славянскими странами в период её христианизации // Принятие христианства народами Центральной и Юго-Восточной Европы и крещение Руси. М., 1988. С. 209–220.

12 Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977. С. 277–292.

13 Холостенко М. В. З історії зодчества Давньої Русі Х ст. // Археологія. Т. ХІХ. Київ, 1965. С. 76–77, 82.

14 Івакін Г. Ю., Іоаннісян О. М. Перші підсумки вивчення Десятинної церкви у 2005–2007 роках // Дьнєслово. Збірка праць на пошану дійсного члена НАН України П.П.Толочка. К., 2008. С. 210–211.

15 Чорній В. Історія Болгарії. Львів, 2007. С. 82–83.

16 Введение христианства на Руси… С. 163–164.

17 Татищев В. Н. История российская… Т. 1. С. 111.

18 Вышегородцев В. И. Иоакимовская летопись как историко-культурное явление. Автореф. дисс… канд. ист. н. М., 1986; См. также Азбелев С. Н. Устная история в памятниках Новгорода… С. 25.

19 Толочко А. Указ. соч. С. 221.

20 Лев Диакон. История. М., 1988. С. 56–59.

21 Лев Диакон. История… С. 68–82, 124–132.

22 Моммзен Т. История Рима. Т. 5. Провинции от Цезаря до Диоклетиана. СПб., 1995. С. 158–159.

23 GajewskaH. Trajana waly // Slownik starożytnosći slowian­skich. Wroclaw, etc. T. 6. S. 125.

24 Гаркави А. Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. СПб. 1870. С. 126

25 Ср., в частности, Чорній В. Історія Болгарії. Львів, 2007. С. 43.

26 Kleiber B. Nordiske spor i en gammel russiske kronike // Maal og Minne. Oslo, 1960. Heft. 1–2. S. 70; Азбелев С. Н. Указ. соч. С. 19–20.

27 Мельникова Е. А. Новгород Великий в древнескандинавской письменности // Новгородский край. Л., 1984. С. 127–133; Древнерусские города в древне­скандинавской письменности. Сост. Г. В. Глазырина, Т. Н. Джаксон. М., 1987. С. 19 и далее.

28 Константин Багрянородный Об управлении империей. Текст, перевод, комментарии. Под ред. Г. Г. Литаврина, А. П. Новосельцева. М., 1991. С. 45, 310

29 Джаксон Т. Н. Austr I Görđum. Древнерусские топонимы в древне­скандинавских источниках. М., 2001. С. 89.

30 Хорошев А. С. Происхождение Новгорода в русской дореволюционной и советской историографии // Новгородский исторический сборник. № 2 (12). 1984. С. 120; Носов Е. Н. Новгородское Рюриково городище. Л., 1990. С. 170–171.

31 Носов Е. Н. Указ. соч. С. 150–151.

32 Джаксон Т. Н. Austr I Görđum… С. 90–92.

33 Носов Е. Н. Новгород и новгородская округа ІХ–Х вв. в свете новейших археологических данных (к вопросу о возникновении Новгорода) // Новгородский исторический сборник. Вып. 2 (12). 1984. С. 31–33.

34Седов В. В. Древнерусское языческое святилище в Перыни // Краткие сообщения института материальной культуры. М., 1953. Вып. L. C. 92–93; Мазуринский летописец // ПСРЛ. Т. ХХХІ. М., 1968. С. 12 (л. 3).

35 Носов Е. Н. Плохов А. В. Новые исследования в Ильменском Поозерье // Ладога и её соседи в эпоху Средневековья. СПб., 2002. С. 159–180.

36 Гиляров Ф. Предания русской начальной летописи. Приложение. СПб., 1878. С. 21–22, 122–124; Янин В. Л. Новгородские посадники. Л., 1962. С.

37 Полное собрание русских летописей. Т. ІІ. М., 1962. С. 14.

38 Гиляров Ф. Предания… С.21; Мазуринский летописец // ПСРЛ. Т. ХХХІ. М., 1968. С. 28 (л. 33 об).

39 Новосельцев А. П. Восточные источники о славянах и Руси VI – IX вв. // Древнерусс­кое государство и его международное значение. М., 1965. С. 416–417. Ср. также Янин В. Л. Новгородские посадники… С. 372, 374.

40 Ср. упоминание о Словенске на месте Изборска: Мазуринский летописец… С. 28 (л. 34).

Публикация: Вопрос о достоверности Иоакимовской летописи и археология // Новгородика. 2010. Вечевой Новгород: Материалы Международной науч.-практ. конф. 20–22 сентября 2010 г. Ч. 1 // Сост. Д. Б. Терешкина. Великий Новгород, 2011. С. 162–173.

Bindu
Администратор
Сообщения: 3756
Зарегистрирован: 03 янв 2008, 03:59
Благодарил (а): 6 раз
Контактная информация:

Re: Иоакимовская летопись

Сообщение Bindu » 07 окт 2017, 04:14

Изображение

В.Н. Татищев

ИСТОРИЯ РОССИЙСКАЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ОБ ИСТОРИИ ИОАКИМА, ЕПИСКОПА НОВОГОРОДСКОГО



А. Истории до Нестора. Размеры книг почитаются. Доказательство об Иоакиме. 2-е доказательство. В Предуведомлении я показал, что хотя все наши и польские историки Нестора Печерского за первейшего историка русского почитают, однако ж то довольно видимо, что прежде его писатели были, да книги те погибли или еще где хранятся, или, каких-либо обстоятельств ради, от неразумных пренебрежений, как то часто примечаем, что по неразумению малые книжки или тетрадки, великого разуму и нужные к ведению, из-за малости презирают, а великие, баснями и ложью наполненные, предпочитают, и так оные полезные в забвение предаются. Между такими неведомыми Нестору и забвенными историками есть Иоаким, первый епископ новгородский, о котором хотя нигде, чтоб он историю писал, не упоминается, но это не дивно, ибо видим других многих: Нифонта новгородского и пр., в гл. 6 показанных. Сия же, которую я при окончании труда моего получил, думается, совершенно более древнего писателя, нежели Нестор, как сведущего в греческом языке, так в истории искушенного. Хотя нечто и баснословное по тогдашнему обычаю внесено, по обстоятельствам крещения новгородцев точно показывает о себе, что есть Иоаким епископ, н. 39. Он приехал в Русь с другими епископами в 991-м, гл. 48, и определен в Новгород, умер в 1030-м. Другое обстоятельство, что хотя так много разных манускриптов древних я имел, как в гл. 7 показано, однако ж многих в них обстоятельств, положенных в прологах и польских историях, не нахожу, а здесь почти точно как там или яснее тех положены. Следственно, оные сочинители не иначе, как из этой истории брали, н. 3, 6, 27, 29, 34, 36 и пр., что далее будет показано.

В. Мелхиседек Борщов. Разыскания мои к сочинению полной и ясной древней истории понуждали меня выискивать всюду полнейшие манускрипты для списания или прочтения. Между многими людьми и местами, где оных чаял, просил я ближнего моего свойственника Мелхиседека Борщова (который по многим монастырям игуменом был, наконец, архимандритом Бизюкова монастыря стал), чтоб мне дал обстоятельное известие, где какие древние истории в книгохранительницах находятся, а ежели в Бизюкове монастыре есть, то б прислал мне для просмотра, ибо я ведал, что он в книгах мало разбирался и меньше охоты к ним имел.

Старицкий монастырь. Отрочий монастырь. Вениамин вымышлен. На это мое письмо, от 1748-го мая 20 числа, получил от него ответ следующего содержания: "По желанию вашему древних историй я никаких здесь не имею, хотя в Успенском Старицком и Отрочем Тверском монастырях и в других, где я прежде был, старых книг письменных есть немало, да какие, подлинно не знаю, из-за того что описей им нет и мне их ныне достать и к вам послать невозможно, разве впредь где достать случай иметь буду. А ныне монах Вениамин (1), который о собрании русской истории трудился, по многим монастырям и домам ездя, немало книг русских и польских собрал. Я его просил, чтоб из русских старинных книг хоть одну для посылки к вам прислал, и я ему обещал залог дать для верности, да он отговорился, что послать не может, а обещал сам к вам заехать, если его болезнь не удержит; я ему на то обещал за подводы и харч заплатить. Однако ж он не поехал, сказав, что за старостию и болезнию ехать не может, а прислал три тетради, которые при сем посланы, и прошу оные не умедля мне возвратить, чтоб ему отдать".

С. По сим тетрадям видно, что из книги сшитой вынуты, по разметке 4, 5 и 6-я, письмо новое, но плохо сделанное, склад старый, смешенный с новым, но самый простой и наречие новгородское. Начало, видимо, писано о народах, как у Нестора, с изъяснениями из польских, но много весьма неправильно, как то: славян сарматами и сарматские народы славянами именовал и не в тех местах, где надлежало, указал, в чем он, веря польским, обманулся. По окончании же описания народов и их поступков начал с того писать, чего у Нестора нет, из которого я выбрал только то, чего у Нестора не находится или здесь иначе положено, чем как следует.

Славен князь. Скиф князь. Алазоны. Амазоны. О князях русских старобытных монах Нестор плохо знал, какие дела свершали славяне в Новгороде, а святитель Иоаким (2), хорошо знающий, написал, что сыны Иафетовы и внуки отделились, и один от князь, Славен с братом Скифом (3), ведя многие войны на востоке, идя к западу, многие земли у Черного моря и Дуная себе покорили. И от старшего брата прозвались славяне, а греки их либо похвально алазоны (4), либо поносно амазоны (5) (что значит жены без титек) именовали, как о том стихотворец древний Ювелий говорит (6).

D. Бастарн князь. Славенск гр. Скиф обиталище. Князь Славен, оставив во Фракии и Иллирии около моря по Дунаю сына Бастарна (7), пошел к полуночи и град великий создал, во свое имя Славенск нарек (8). А Скиф остался у Понта и Меотиса в пустынях обитать, питаясь от скота и грабительства, и прозвалась страна та Скифия Великая (9).

После устроения Великого града умер князь Славен, а после него властвовали сыновья его и внуки много сот лет. И был князь Вандал (10), правил славянами, ходя всюду на север, восток и запад морем и землею, многие земли на побережье моря завоевав и народы себе покорив, возвратился во град Великий.

Гардорик князь. Гунигард князь. Избор князь. Владимир. Столпосвят. Адвинда. После сего Вандал послал на запад подвластных своих князей и свойственников Гардорика и Гунигара (11) с великими войсками славян, руси и чуди. И сии уйдя, многие земли завоевав, не возвратились. А Вандал разгневался на них, все земли их от моря до моря (12) себе подчинил и сынам своим передал. Он имел три сына: Избора, Владимира и Столпосвята. Каждому из них построил по городу, и в их имена нарек (13), и всю землю им разделив, сам пребывал в Великом граде лета многие и в старости глубокой умер, а после себя Избору град Великий и братию его во власть передал. Потом умер Избор и Столпосвят, а Владимир принял власть над всей землей. Он имел жену от варяг Адвинду (14), очень прекрасную и мудрую, о ней же многое стариками повествуется и в песнях восхваляется.

Е. По смерти Владимира и матери его Адвинды княжили сыновья его и внуки до Буривоя, который девятым был после Владимира, имена же сих восьми неведомы (15), ни дел их, разве в песнях древних воспоминают (16).

Буривой. Кумень р. Буривой побежден. Бярмы гр. Князи в Корелии. Буривой, имея тяжкую войну с варягами, неоднократно побеждал их и стал обладать всею Бярмиею до Кумени (17). Наконец при оной реке побежден был, всех своих воинов погубил, едва сам спасся, пошел во град Бярмы, что на острове стоял, крепко устроенный (18), где князи подвластные пребывали, и, там пребывая, умер. Варяги же, тотчас пришедшие, град Великий и прочие захватили и дань тяжелую возложили на славян, русь и чудь (19).

Варяги Русью овладели. Гостомысл. Варяги изгнаны. Люди же, терпевшие тяготу великую от варяг, послали к Буривою, испросить у него сына Гостомысла, чтобы княжил в Великом граде. И когда Гостомысл принял власть, тотчас варягов что были каких избили, каких изгнали, и дань варягам отказался платить, и, пойдя на них, победили, и град во имя старшего сына своего Выбора при море построил (20), заключил с варягами мир, и стала тишина по всей земле. Сей Гостомысл был муж великой храбрости, такой же мудрости, все соседи его боялись, а его люди любили, разбирательства дел ради и правосудия. Сего ради все близкие народы чтили его и дары и дани давали, покупая мир от него. Многие же князи от далеких стран приходили морем и землею послушать мудрости, и видеть суд его, и просить совета и учения его, так как тем прославился всюду.

F. Дочери Гостомысла. Холмов святость. Колмогардовы ответы. Курлянские ответы. Сновидение. Умила, мать Рюрика. Гостомысл имел четыре сына и три дочери. Сыновья его или на войнах убиты, или в дому умерли, и не осталось ни единого его сына, а дочери выданы были соседним князьям в жены (21). И была Гостомыслу и людям о сем печаль тяжкая, пошел Гостомысл в Колмогард вопросить богов о наследии и, восшедши на высокое место (22), принес жертвы многие и вещунов одарил. Вещуны же отвечали ему, что боги обещают дать ему наследие от утробы женщины его. Но Гостомысл не поверил сему, ибо стар был и жены его не рождали, и потому послал в Зимеголы (23) за вещунами вопросить, чтобы те решили, как следует наследовать от ему от его потомков. Он же, веры во все это не имея, пребывал в печали. Однако спящему ему пополудни привиделся сон, как из чрева средней дочери его Умилы произрастает дерево великое плодовитое и покрывает весь град Великий, от плодов же его насыщаются люди (24) всей земли. Восстав же от сна, призвал вещунов, да изложил им сон сей. Они же решили: "От сынов ее следует наследовать ему, и земля обогатиться с княжением его". И все радовались тому, что не будет наследовать сын старшей дочери, ибо негож был. Гостомысл же, предчувствуя конец жизни своей, созвал всех старейшин земли от славян, руси, чуди, веси, меров, кривичей и дряговичей, поведал им сновидение и послал избранных в варяги просить князя. И пришел после смерти Гостомысла Рюрик с двумя братья и их сородичами. (Здесь об их разделении, кончине и пр. согласно с Нестором, только все без лет).

Рюрик. Престол в Новгороде. Князь великий. Рюрик по смерти братьев обладал всею землею, не имея ни с кем войны. В четвертое лето княжения его переселился от старого в Новый град великий ко Ильменю, прилежа о разбирательстве о земле и управлении, как то делал и дед его. И чтобы всюду разбирательство справедливое и суд не оскудел, посадив по всем градам князей от варяг и славян, сам же проименовался князь великий, что по-гречески архикратор или василевс (25), а оные князи подручными. По смерти же отца своего правил и варягами, имея дань от них (26).

Ефанда. Ингорь. Имел Рюрик несколько жен, но более всех любил Ефанду, дочерь князя урманского (27), и когда та родила сына Ингоря, ей обещанный при море град с Ижорою в вено дал [как дар жениха за невесту] (28).

Киевлян просьба. Оскольд в Киев. Михаил митр. Славяне, живущие по Днепру, называемые поляне и горяне, утесняемы будучи от казар, которые град их Киев и прочие захватив, собирали дани тяжкие и работами изнуряющие, прислали к Рюрику старших мужей просить, чтобы послал к ним сына или иного князя княжить. Он же дал им Оскольда (29) и воинов с ним отпустил. Оскольд же, придя, стал править Киевом и, собрав войско, победил сначала казар, потом пошел в ладьях ко Цареграду, но буря разбили на море корабли его. И возвратясь, послал в Цареград ко царю. (Здесь на стороне подписано: утрачены в летописце 2 листа. А после того начато: Михаил же возблагодарил Бога, идя на болгаров. По сему дознаюсь, что о крещении Оскольда утрачено и Михаил сей кир Михаил митрополит, показавший чудо несгоревшим Евангелием, гл. 3, н. 10).

G. Олег князь великий. Рюрик, отпустив Оскольда, был очень болен и начал изнемогать; видя же сына Ингоря весьма юным, доверил княжение и сына своего шурину своему Олегу (30), чистому варягу, князю урманскому.

Убит Оскольд. Олег был муж мудрый и воин храбрый, слыша от киевлян жалобы на Оскольда и позавидовав области его, взяв Ингоря, пошел с войсками к Киеву. Блаженный же Оскольд (31) предан киевлянами и убит был и погребен на горе, там, где стояла церковь святого Николая (32), но Святослав разрушил ее, как говорят.

После того Олег обладал всей страной той, многие народы себе покорил, ходил воевать на греков морем и принудил тех мир купить, возвратился с честию великою и богатствами многими. Завоевал же казаров, болгаров и волотов до Дуная (волоты - римляне, ныне волохи, ч. II, н. 8).

Женитьба Игоря. Прекраса-Ольга. Когда Игорь возмужал, оженил его Олег, выдал за него жену от Изборска, рода Гостомыслова, которая Прекраса звалась, а Олег переименовал ее и нарек во свое имя Ольга (33). Были у Игоря потом другие жены, но Ольгу из-за мудрости ее более других чтил.

Коростень сожжен. (О военном походе на греков, убийстве его древлянами, а также мщении Ольги древлянам кратко так:) Князь древлянский Мал, сын Нискинин (34), прислал послов к Ольге просить, пойдет ли она за него. Она же повелела послов тех кого избить, кого сожечь и, собрав воинов, пошла на древлян, князей их и люд избила, а град Коростень разорила и сожгла.

Н. Андрей апостол в Киеве. Ольга, владея с сыном и научена бывши от пресвитеров, бывших в Киеве, вере Христове, но крещения народа ради принять не могла. Сего ради пошла с верными вельможами ко Цареграду и, приняв там крещение, со многими дарами и честию от царя и патриарха возвратилась в Киев, туда же, где первее святой апостол Андрей веру Христову проповедал (35). Привела же с собою иереев мудрых и церковь святой Софии деревянную построила, а иконы прислал для нее патриарх, и прилежала к научению. Ольга весьма увещевала сына Святослава, но Святослав и слышать не хотел, а из вельмож и смерть многие приняли, и весьма от неверных ругаемы были (36).

J. Переяславец. Стена Фракийская. Клевета на христиан. Убийство Глеба. Мучение христиан. Чарование лживо. Убит Святослав. По смерти Ольги Святослав пребывал в Переяславце на Дунае, воюя с казарами, болгарами и греками, имея помощь от тестя (37), князя угорского и князя ляцкого, не единожды побеждая, наконец за Дунаем у стены длинной (что сия за стена и где, я описания не нахожу) все войско погубил. Тогда диавол возмутил сердца вельмож нечестивых, начал клеветать на христиан, бывших в войске, якобы это падение войск приключилось от прогневания лжебогов их христианами. Он же настолько рассвирепел, что и единственного брата своего Глеба (38) не пощадил, но разными муками томя убивал. Они же с радостию на мучение шли, а веру Христову отвергнуть и идолам поклониться не хотели, с веселием венец мучения принимали. Князь же, видя их непокорение, особенно на пресвитеров ярясь, якобы те чарованием неким людям отвращают и в вере их утверждают, послал в Киев, повелел храмы христиан разорить и сжечь и сам вскоре пошел, желая всех христиан изгубить. Но Бог ведал, как праведных спасти, а злых погубить, ибо князь всех воинов отпустил полем к Киеву, а сам с немногими пошел в ладьях, и на Днепре близ проторча (порогов) напали на них печенеги и со всеми, бывшими при нем, убили. Так вот и принял казнь от Бога.

К. Ярополк князь великий. Олег древлянский. Владимир в Новгороде. Святослав имел три сына, им же так области раздел: старшему Ярополку дал град Киев со всею областью, Олегу, младшему, Древляны, а Владимиру, сыну Малушину, Новгород. Ярополк же был муж кроткий и милостивый ко всем, любящий христиан, и хотя сам не крестился народа ради, но никому не запрещал (прочее до ухода Владимира в Варяги кратко, но согласно с Нестором).

Полоцк взят. Рогнед Горислава. Женитьба Владимира. Владимир, возвратясь от Варяг с войском и собрав новгородцев, пошел на полоцкого князя Рохволда, потому что тот завоевал волости новгородские. И победив войско, град Полоцк взял, Рохволда с двумя сынами убил, а дочь его Рогнеду взял себе в жены и переименовал ее Гориславою (39). Сия приречена была Ярополку и хотела идти с послами Ярополковыми к Киеву.

Добрыни хитрость. Измена воевод. Ярополк, известясь о сем, печален стал, так как случилось убийство брата его Олега не по желанию его. И вот другой брат войну начал, послал к нему увещевать. Послал же и воинство во Кривичи, чтобы не позволить Владимиру воевать. Владимир, услышав об этом, испугавшись, хотел бежать к Новгороду, но вуй [брат матери] его Добрыня, знавший, что Ярополк нелюбим у людей, потому что христианам дал волю великую (40), удержал Владимира и послал в полки Ярополковы с дарами к воеводам, приглашая их присоединиться к Владимиру. Оные же, как ранее сказал, не подчинялись Ярополку и согласились предать полк Владимиру. Тогда Добрыня с Владимиром пошли на полки Ярополковы и, сошедшись на реке Дручи в трех днях от Смоленска, победили полки Ярополковы не силою, не храбростию, но предательством воевод Ярополка. (Об убийстве Ярополка, рождении Святополка и пр. почти согласно с Нестором, и житие Владимирово описано со многими пирами и веселиями, которые нас сейчас не интересуют).

L. Война с поляками. Бои при Висле. Мир с Мешком. Дань на поляков. Владимир имел с Мещем (Мешком), князем ляхов и ленчан, войну, и хотя воеводы Владимира дважды побеждали их, но тот не прекращая завоевывать земли дошел даже до Горыни. Сего ради Владимир пошел сам и при реке Висе (думаю Висле) так победил, что Мещ все воинство погубил, едва сам спасся, а старшие его мужи все пленены были, и Владимир все города ляцкие занял. Мещ же испросил мир у Владимира, отдав ему пять городов; Владимир же дал ему мир и дань ежегодную на ляхов возложил (41).

Война с болгарами. Крещение Владимира. Митр. Михаил. Епископы по городам. После этого пошел Владимир на болгаров (булгаров) и, победив их, мир заключил и принял крещение сам и сыновья его, и всю землю Русскую крестил (42). Царь же болгарский Симеон прислал иереев ученых и книги в достаточном количестве. И послал Владимир во Цареград ко царю и патриарху просить митрополита. Они же весьма возрадовались и прислали митрополита Михаила, мужа весьма ученого и богобоязненого, который был болгарином, с ним 4 епископа и многиех иереев, диаконов и демественников (певчих) из славян. Митрополит же, по совету Владимира, посадил епископов по городам: в Ростове, Новгороде, Владимире и Белгороде (43). Сии шедшие по земле с вельможи с войском Владимировым учили люд и крестили всюду сотнями и тысячами, сколько где удавалось, хотя люди неверные весьма о том скорбели и сожалели, но отказываться из-за воинов не смели.

М. Новгородцев противодействие. Пороки самострелы. Угоняй. Путята. Церковь в Новгороде. В Новгороде люди, проведав что Добрыня идет крестить их, собрали вече и поклялись все не пустить в город и не дать идолов опровергнуть. И когда он пришел, они, разметав мост великий, вышли на него с оружием, и хотя Добрыня прельщением и ласковыми словами увещевал их, однако они и слышать не хотели и выставили 2 камнеметательных орудия великих со множеством камений, поставили на мосту, как на самых настоящих врагов своих. Высший же над жрецами славян Богомил, из-за сладкоречивости нареченный Соловей, строго запретил люду покоряться. Мы же стояли на торговой стороне, ходили по торжищам и улицам, учили (44) людей, насколько могли. Но гибнущим в нечестии слово крестное, как апостол сказал, явится безумием и обманом. И так пребывали два дня, несколько сот окрестив. Тогда тысяцкий новгородский Угоняй, ездя всюду, вопил: "Лучше нам помереть, нежели богов наших отдать на поругание". Народ же оной стороны, рассвирепев, дом Добрынин разорил, имение разграбил, жену и некоторых родственников его избил. Тысяцкий же Владимиров Путята (45), муж смышленый и храбрый, приготовил ладьи, избрав от ростовцев 500 мужей, ночью переправился выше града на другую сторону и вошел во град, и никто ему не препятствовал, ибо все видевшие приняли их за своих воинов. Он же дошел до двора Угоняева, оного и других старших мужей взял и тотчас послал к Добрыне за реку. Люди же стороны оной, услышав сие, собрались до 5000, напали на Путяту, и была между ними сеча злая. Некие пришли и церковь Преображения Господня разметали и дома христиан грабили. Наконец на рассвете Добрыня со всеми кто был при нем приспел и повелел у берега некие дома зажечь, чем люди более всего устрашены были, побежали огонь тушить; и тотчас прекратилась сеча, и тогда старшие мужи, придя к Добрыне, просили мира.

N. Идолы сокрушены. Сожаление об идолах. Крещение Новгорода. Кресты на шее. Новгород мечем крещен. Добрыня же, собрав войско, запретил грабежи и немедленно идолы сокрушил, деревянные сжег, а каменные, изломав, в реку бросил; и была нечестивым печаль велика. Мужи и жены, видевшие то, с воплем великим и слезами просили за них, как за настоящих их богов. Добрыня же, насмехаясь, им вещал: "Что, безумные, сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут, какую пользу вы от них можете надеяться получить?" И послал всюду, объявляя, чтоб шли на крещение. Воробей же посадник, сын Стоянов, который при Владимире воспитан и был весьма сладкоречив, сей пошел на торжище и более всех увещал. Пришли многие, а не хотящих креститься воины насильно приводили и крестили, мужчин выше моста, а женщин ниже моста. Тогда многие некрещеные заявили о себе, что крещеными были; из-за того повелел всем крещеным кресты деревянные, либо медные и каперовые (сие видится греческое оловянные испорченное) на шею возлагать (46), а если того не имеют, не верить и крестить; и тотчас разметанную церковь снова соорудили. И так крестя, Путята пошел к Киеву. С того для люди поносили новгородские: Путята крестит мечем, а Добрыня огнем.

О. Жены Владимира. После сего, говоря о разделении десяти сынов, упоминает жен весьма иначе, нежели Нестор, а именно:

Олова варяжская. Горислава. Предслава. Мальфрид. Адиль. Анна царевна. Владимир вскоре после крещения упрошен был отпусть жен от себя, как обещал [ибо христианином стал], и отпустил Вышеслава, который родился от Оловы, княжны варяжской, в Новгород; Гориславу с Изяславом в Полоцк, ее же сына Ярослава в Ростов; Всеволода во Владимир; Предславу с сыном Святополком в Туров; Мальфрид с сыном Святославом в Овруч; Адиль с сыном Мстиславом во Тмутаракань, а Станислава в Смоленск; Анны царевны сына Бориса и Глеба при матери оставил, но Глебу назначил Муром (47), так как был еще у грудей тогда. Прочих жен и дочерей дал в жены ближним своим, не имущим жен, и запретил всякому...

Мелхиседек умер. Не сем оное кончилось. Я, получив это неожиданное сказание, желал ту самую книгу видеть, так как старо писано, и особенно начало ее, ибо так разумел, что сии тетради нарочно для посылки ко мне списаны; оные немедленно к нему послал и просил его письмом, ежели всей книги прислать невозможно, то б прислал мне первые три да из следующих несколько. Но в сентябре вместо ответа получил известие, что он умер, а пожитки его растащены, иные указом от Синода запечатаны. Потом просил я приятелей, чтоб о том монахе Вениамине у бывших его служителей осведомиться; только никто не знает, келейник его скрылся, а бывший при нем за казначея монах Вениамин сказал, что сия книга была у Мелхиседека, и он сказывал, что списал ее в Сибири, иногда сказывал, что чужая, и никому не показывал. Она не в переплете, но связаны тетради и кожею обернуты. Только после него в пожитках его не обнаружилось.

Доказательство по рассуждению. Диак архиерейский. Я намерен был все это в Несторову дополнить, но рассудив, что мне ни на какой манускрипт известный сослаться нельзя, и хотя то верно, что сей архимандрит, поскольку мало грамоте умеющим был, сего сам не сочинил, да и сочинить так довольно сложно, ибо требуется для того человек, многих древних книг прочитавший и в языке греческом искусный; к тому же много в ней находится, чего я ни в одном из древних Несторовых манускриптов не нахожу, а есть в Прологах и польских историях, которые, как Стрыковский говорит, из русских сочинили, и здесь те находятся, о которых в изъяснении показано. Мне же известно, что в Новгороде у диака архиерейского есть древний летописец, из которого видел у архиепископа Прокоповича выписку о счислении древних весов, денег и мер, а также грамоту Ярославову о вольности новгородцам, которую нигде в манускриптах не нахожу - я чрез многих приятелей просил у оного, чтоб дал ее хотя бы в его доме, наняв писца, списать, только добиться не мог. Почему видим, что разные древние истории в разных руках находятся, чрез что многое от всеобщего ведения остается в сокрытии. Сего ради я сию выписку особою главою положил и с Нестором несогласия примечаниями показал. А что в сей неясно или не всякому известно, то я следующим изъяснил.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Вениамин монах только для сокрытия вымышлен.

2. Иоаким святитель, разумеется, архиерей, о котором выше, н. 1, показано, ч. II, н. 198, 237.

3. Славена и Скифа братьев рассказывает, следственно, единородными от незнания разности народов, что у многих древних бывает. О скифах же гл. 11, о славянах гл. 33, о разности и смешении народов гл. 19. Это же показывает, что в Степенную новгородскую отсюда внесено и большими баснями умножено, гл. 33.

4. Алазоны в греческом означает почитай то же, что славяне, гл. 12, н. 8, 37.

5. Амазоны - славяне, гл. 12, н. 53, гл. 14; н. 68, гл. 34, что Мауроурбин и другие многие утверждают.

6. Ювелий стихотворец, может Ювеналий испорчено, но как о том он воспоминает, мне неизвестно.

7. Бастарн князь. Видно, что славян бастарнов, на Дунае и в Вандалии потом живших, от него производит, гл. 13, н. 12, и это обыкновенное - по имени народа вымышлять им праотца.

8. Славенск град в Степенной новгородской разумеет Новгород, гл. 33; думаю, отсюда ж взял, но здесь именует град Великий, то должна быть Старая Ладога; а выше говорит за Дунаем, может, о граде Алазоне, который географ Стефаний 1 указывает близ Гелеспонта; Мауроурбин Славенск град указывает на реке Мозеле и в Нормандии. Но все это, думаю, вымыслы пустые.

9. Скифия Великая, гл. 11, часть II, н. 76. Малая же Скифия - Крым, гл. 13, н. 43.

10. Вандал князь. Хотя польские историки в глубокой древности короля славян Вандала описывают, но это ошибка, они вандалов германцев или сарматов с вендами славянами мешают, гл. 39, р. 11; а здесь Иоаким вместо народа вандалов князя именовал. Равно Гельмольд оного ж Винулем, т. е. князь винулев именовал, гл. 40, р. 3, что и с летами согласуется, ибо от оного до Гостомысла счисляет 14 колен, а по Гельмольду около 350 лет; потому приходит на владетеля 25 лет, которое за среднее счесть можно, хотя Геродот и другие полагают по 50 лет, но оное весьма велико.

11. Гардорик и Гунигард, думаю, а также имена князей от пределов взятые; но, может, и собственные имена у них такие были, как видим у славян много князей и городов одного имени, такие как Владимир, Юрьев, Изяславль, Ростиславль, Радегаст и пр. О Гордорике же князе Стрыковский, стр. 53, из Базилика истории Атилловой в те ж времена рассказывает о Гордорике, короле гепидов, пришедшем в помощь Атилле. О Гунигаре Дитмар 2 и Адам Бременский 3 рассказывают: Хунигард отечество гунов, но они вместо Гунигард неправильно именовали Хунигард, гл. 17, н. 46, гл. 27 и 29. А что они не возвратились, то известно, что гуны в Венгрии и Германии остались.

12. От моря до моря. Разумеет море Балтийское и озеро Ладожское которое море Русское именуемо, гл. 17, н. 47, гл. 32, часть II, н. 14.

13. Города по именам видимо: Изборск во имя Избора, который у сарматов Кунигард и Шуя именован. Владимир в области Псковской, ныне село Владимирец, где древний вал видим и в древних писцовых книгах град или пригород именован. Сие имя Владимир в Вандалии у вендов давно употребляемо, северные его в Вальдемар превратили, смотри гл. 32. Столпосвята града неизвестно, только два села знаемы: Столбово на реке Тихвине, где 1617-го съезд послов был и мир со шведами заключен; другое на реке Тверце меж Вышнего Волочка и Торжка, Столп именуемое. Оба сии в области Новгородской, но есть ли при каком знак древнего града, не знаю. Был у меня как-то несколько дней монах Ниловой пустыни, и я его спросил, почему оный Столбенский называется, а он мне сказал, что против острова оного лежащий пригород Осташков ранее от князя Столбов именовался, а после князь Владимир Андреевич, дав оный воеводе своему, переименовал в Осташков.

14. Адвинда княгиня. Северные упоминают в Руси короля Енвинда, как Страленберг,4 стр. 95, из Дикмана 5 рассказывает, король шведский Галдан женат был на дочери Енвинда, короля Гордорики, то может быть сын ее или свекор, как в н. 30, 33 о перемене имен показано, так и здесь одно с другим сходно.

15. Имена неведомы. Видимо, что сей Иоаким и Нестор не так дерзостны были имена измышлять, как другие. Иоанн Магнус 6 в Истории готической когда не знал, чем порядок королей дополнить, то взял из истории мунгал или татар и дела их вместе с именами внес, как Страленберг на стр. 45 обличил. Мы видим, что пред Гостомыслом некоторых государей имена у иностранных упоминаемые, как выше, н. 14 Енвинд, в гл. 17, н. 63 - Ион, но, когда и после кого который был, неизвестно. Но поскольку их в порядок внести и дела им вымыслив приписать с честию историка не согласуют, то лучше незнание свое признать, нежели ложью хвалиться.

16. Песни древних, хотя они не таким порядком складены, чтоб за историю принять было можно, однако ж много можно в недостатке истории из оных нечто к изъяснению и в дополнение употребить, как видим Гомера, песнями нечто в память оставившего. Стрыковский в недостатке истории литовской сказывает, что из песен брал. Я прежде у скоморохов песни старинные о князе Владимире слыхал, в которых жен его именами; а также о славных людях Илье Муромце, Алексее Поповиче, Соловье разбойнике, Дюке Стефановиче и пр. упоминают и дела их прославляют, а в истории весьма мало или ничего. В пример сему о Путяте, н. 45, я из песни изъяснил. Но я жалею, что ныне таких песен списать не достал.

17. Это есть достопамятное изъяснение, что Бярмия или Корелия тогда об реку Кимень с Финляндиею или Варягами граничила.

18. Бярмы град, у русских Корела, у финнов Кексгольм, т. е. на двух островах. Байер полагает, что у норманнских Голмогардия или Островная область именована, гл. 17, р. W, н. 55.

19. О дани варягам Нестор кратко воспомянул, что Байера привело во мнение, якобы сии варяги - норманны, норвежские или датские государи, Русью владели, но здесь точно показано, что финские, гл. 32, н. 28, а Гостомысл отъехал в Кексгольм, н. 18.

20. Выбор град. По обстоятельству разуметь должно Выборг, только оного нигде в русской истории до 15 века не упоминается. По истории шведской указывают, что в 14 веке построен и от имени Вибург их языка полагают. Еще есть град Выбор в пределе Псковском на реке Сороти от Пскова к Лукам Великим по пути 90 верст. Иоаким же, может, это говорит о Выборге, который после построения разорен был, а после на том же месте построен и оное древнее название возобновлено, ибо мы многие примеры имеем, что древних разоренных градов пустые места имена сохраняют.

21. Дочери Гостомысла за кого были отданы, точно не показано, но ниже видим, что старшая была за изборским, от которой Ольга княгиня; другая - мать Рюрикова, а о третьей неизвестно. Нестор рассказывает, н. 57, что Рюрик убил славянского князя Водима, что в народе смятение сделало. Может сей таков же внук Гостомыслу, старшей дочери сын был, который большее право к наследству имел и из-за того убит.

22. В Колмогарде восшел на высокое место. Здесь видим, что сей град был, где ныне село Бронницы, и холм оный за святость великую почитался, о чем гл. 29, р. 9, гл. 32, н... Вещунами же именуются волхвы, у восточных - маги, и видно, что тут ответы богов или оракулы давались, как ниже н. 23, у греков и египтян, где оные обманы, по Геродоту, начало возымели. Ответы давались через женщин, которых пифии называли, но те ответы попы, и более виршами двусмысленными, сочиняли, о чем Далий, а затем Фонтенель обстоятельно описал. Для сего, думаю, короли северные в Колмогард приезжали.

23. Ответы у Зимеголов. Разумеет Курляндию, где также прославленное место было, гл. 17, н. 24. Но это хорошо всем известно, что сии оракулы, или богов чрез вещунов и пустосвятов ответы и пророчества, по сути суеверным и несмышленым обманы, как Далий о греческих и египетских оракулах описал, а негде и христианские в пример приводит. Иногда же ответы и провещания по обстоятельству происшествий долго спустя складывали, как о сновидении показано.

24. Архипович. Провещания лживы. Андреюшко обманщик. Сновидение Густава Адольфа. Сновидение это точно показывает на мать Рюрикову. Таковых вымышленных после предзнаменований и провещаний у древних немало находится, особенно сему подобное вижу у Геродота, виденное Астиагом, королем мидийским, о Кире Великом и пр. Это же, может, Гостомысл, любя сию среднюю дочь, для успокоения противных рассуждений в народе о сыне старшей дочери вымыслил, чтобы божеским откровением свое определение утвердить, или после кто-либо вымыслил, как нам таких вымыслов от суеверных пустосвятов, льстецов и лицемеров слыхать нередко случалось, каковых мог бы я много с достаточными доказательствами привести, да одно только вспомяну, такое, которое многим ведомо, а никому в обиду быть не может. Двор царицы Прасковьи Феодоровны от набожности был госпиталем для уродов, юродов, ханжей и шалунов. Из многих таких был известен Тимофей Архипович, сумасбродный подъячий, которого за святого и пророка суеверцы почитали, да не только при нем, но и после предсказании его вымыслили. Он императрице Анне, как была царевною, провещал быть монахинею и называл ее Анфисою, царевне Прасковье быть за королем и детей много иметь. А после, как Анна императрицею учинилась, сказывали, якобы он ей задолго корону провещал. Другое, как я отъезжал 1722-го другой раз в Сибирь к горным заводам и приехал к царице прощение принять, она, жалуя меня, спросила оного шалуна, скоро ли я возвращусь. Он, поскольку меня не любил за то, что я не был суеверен и руки его не целовал, сказал: он руды много накопает, а его самого закопают. Но сколько то право, то всякому видно. Какой был великий у безумных пророк Андреюшко, но сего не узнал, что его пытать будут и сжигать за великую ересь и сквернодейства определят. Не упоминаю пустосвята Михаила, в Васильевском саду жившего, который за плутовство и ересь распытан, а у баб в великом почтении был. Страбон в язычестве о пустосвятстве жен правду сказал гл. 13, р. Е. И кому не известно вымышленное сновидение Густава Адольфа и пророчество о Карле 12-м, короле шведском, в котором сочинитель весьма обманулся, ибо все не по его желанию закончилось.

25. Титул князь из какого языка, не знаю, о чем гл. 42. Иоаким греческим изъясняет - правитель, а великий князь - высший правитель или царь и король. Но это последнее у славян до Рюрика в употреблении не было, Рюрику же нужно было для различия от подвластных князей великий приложить. И сей титул у нас был до Иоанна Великого, который стал писаться повелитель, или император, гл. 46. Но у нас несмысленные писцы в Степенной и других часто подвластных князей великими нарекали, равно как римских епископов и архиепископов в папы по смерти жаловали, которые той чести не имели, гл. 48.

26. Рюрик Финляндиею обладал, выше, гл. 31, р. 21.

27. Урмания должна быть областью в Швеции. Думаю, не оную ли Байер, гл. 32, р. 13, Раумдалия именует. Нестор их между варягами, н. 45, положил.

28. Ижора в вено. Сей предел Ярослав I после княгине своей Ингегирдисе в дар жениха за невесту отдал, гл. 17, н. 42, и, может, оный от Ингоря Ингрия прозван. Вено за жен, ч. II, н. 188, гл. 49.

29. Оскольд. Хотя Иоаким точно сыном Рюриковым его не именовал, но обстоятельства утверждают, ибо киевляне не просили бы сына, если бы его не было. Ингорь же тогда или не родился, или был в пеленках. И так как Оскольд был княгине Рюриковой пасынок, по-сарматски тирарь, то Нестор, не разумея сего слова, переменил в Дир и сделал из одного имени два: Оскольд и Дир, гл. 3, н. 10; часть II, н. 51; гл. 32, н. 13.

30. Олег шурин Рюрику. У Нестора именован просто свойственник. В манускрипте раскольничьем - вуй Ингорь, т. е. брат материн. В Прологе маия 11 - дядя Ингорь, что значит брат отца, но это не согласно, здесь же положенное более правильное. По сему видно, что сочинитель жития Олегова Иоакимову историю читал, да баснею о ее роде и браке исказил. Здесь же имя матери Игоревы Ефанда, а после тем же именем жена Улеба, сына его, ч. II, н. 105, именована, может, Ингорь от любви во имя матери своей назвал, н. 33, имя же норманнское есть.

31. Блаженный Оскольд. В гл. 3, н. 10 показано, что он был крещен и видно, что Иоаким его крещение описал, но оное утрачено, как выше, н. 29 показано, и из-за того блаженным именовал.

32. Церковь стояла. Иоаким здесь имеет в виду, что уже Святославом была разорена, а Нестор рассказывает, что по погребении над гробом построена, по чему видимо, что ему по крещении имя дано Николай, часть II, н. 61.

33. Ольга от рода Гостомысла. Иностранные указывают ее дочерью Гостомысла, ч. II, н. 43, 58, 76. В Прологе маия 11 грубейшая ошибка, что крестьянкою и на реке перевозчицею названа, чему и Нестор противоречит, говоря: Олег же приводе Игорю жену от Изборска. Следственно, Олег избрал, а не Ингорь сам женился. К тому видим, что все князи и прежде и после женились на дочерях княжеских, а на крестьянских ни единого. В Прологе ж славянское ее имя Прекраса превратили в прилагательное прекрасная, которое Олег от любви переименовал в свое имя Ольга, а при крещении Елена, как то в н. 14 и 30 о постепенных переменениях сказано.

34. Имя князя древлянского в разных манускриптах Несторовых и в Степенных разное, но Стрыковский точно это же указал, ч. II, н. 123, по сему еще раз видно, что Стрыковский сию Иоакимову имел.

35. О проповеди апостола Андрея в Киеве весьма правильнее, нежели у Нестора, написано, что он, может, у киевлян или болгар и казар слышал или на письме видел, гл. 3, н. 3, ч. II, н. 17.

36. Многие крестились. Весьма вероятно, ибо прежде уже христиан в Киеве было много, гл. 3, часть II, н. 91, 118. Особенно же Ольга, как владетельная, могла многих верных ей вельмож склонить, особенно бывших с нею в Цареграде. О церкви же Софийской Нестор сумятно написал.

37. Святослава супружество с венгерскою. Нигде не нахожу, чья дочь была. О помощи же от венгерского войском, серебром и златом сам Святослав упомянул. Венгерские истории сего времени, которые я имел, темны и кратки. В это же время знатен был король их Рокс и, может, его дочь или сестра, имя же ее у Нестора, н. 105, Предслава славянское.

38. Глеб. Нестор единожды Владислава и Улеба, в договоре с греками, н. 105, упомянул. Улеб же и Глеб часто за одно и то же принимается, и это Улеб северное, а Глеб испорченное, также как из Ингорь сократили Игорь, ч. II, н. 105.

39. Горислава. У Нестора Рогнед и Рохмида, а после дополнитель, н. 163, 383, именовал Горислава. Первое норманнское или северное, другое славянское от обстоятельства ее любочестия дано.

40. Ярополка склонность к христианству - причина погибели его и, может, посему мощи его крестили, часть II, н. 150, 249.

41. О войне Владимира с Мечиславом, или Мешком, Нестор кратко упомянул: пошел на ляхов, занял города червенские, н. 154. Польские сих времен своих историков не имели, а брали из русских. Как Стрыковский говорит, они сию троекратную победу согласно кладут, а о положении дани не воспоминают, но только мир тяжкий учинил. Это снова подтверждает, что сия история им известна была, н. 34.

42. Крещение Владимирово Иоаким ли или переписчик так кратко, а Нестор пространно, но нечто и баснословно описал, а к тому и о месте крещения сомнительно, часть II, н. 174, 190. У Нестора же о греческой принцессе Анне, которую здесь, н. 47, видится, правильнее болгарскою разумеют, часть II, н. 153, 172, 178.

43. Епископов пришествие в Русь Нестор после митрополита через 3 года положил, в том числе и сей Иоаким, как выше, н. 2, показано. Может быть, что они вместе с митрополитом пришли, да в епархии после определены, о чем гл. 48 и часть II, н. 198.

44. Перуна противность. Палица Перуна. Это ни о ком ином, кроме Иоакима епископа, разуметь невозможно. Как Нестор рассказывает, Иоаким послан был в Новгород с Добрынею, не упоминая Путяты, ни обстоятельств крещения. В Крекшина манускрипте обстоятельства с сопротивлением новгородцев нечто сему согласно, но кратко баснословно об идоле Перуне описано, что, якобы, когда оный ломали и тащили, рыдал и противился. А в Ростовской еще прибавлено, якобы Перун палицу, имевшую в руке его, на мост бросил, сказав, что торговцы с горожанами всегда будут драться. В Степенной сия басня раздута и к наказанию их царем Иоанном II-м пристегнута, ч. II, н. 581. Что можно в пример суеверным иметь, которые таким нечувственным вещам провещания вымышляют или верят, гл. 2.

45. О Путяте нигде Нестор не упомянул, но есть Путеш, только иной. В песнях же старинных об увеселениях Владимира так поют: Против двора Путятина, против терема Зыбатина старого Путяти темный лес. Из чего можно видеть, что знатный муж был. Тысяцкий же чин был над всеми войсками, как фельдмаршал, часть II, н. 390.

46. Кресты на шею класть нигде у христиан, кроме Руси, не употреблялось, но кто узаконил, нигде не нахожу. Некоторые сказывают якобы Владимир, иные о болгарах, только в Болгарии не употребляют. Итак, думаю, что Иоаким начал, а Владимир во все государство определил, чтоб от крещения никто не отолгался.

47. Жены Владимира весьма иначе описаны, и у Нестора велика погрешность, что он при крещении детей 12 сынов написал, чему быть невозможно, ибо по меньшей мере Борис и Глеб не родились, хотя бы они двойни были. О женах же, во-первых. Олову, княжну варяжскую, мать Вышеслава, Нестор не только не упомянул, но и о Вышеславе, сыне Рогнеды, сказал, что в годах рождения и крещения точно сказать трудно, как я о годах Ярослава показал, ч. II, н. 150, 156. Предславу, бывшую супругу Ярополка; Нестор, имени не объявив, именует грекиня, а после упоминает сельцо Предславино, н. 162. Адиля у Нестора чешская, и, думаю, имя германское Адельгейт или изящество испорчено. Анну царевну Нестор называет греческой, что в великом сомнении, видимо погрешность, часть II, н. 184. Бориса же и Глеба он положил от болгаринов, а от царевны Анны никого не показал, н. 163, а здесь царевна Анну описывается как мать Бориса и Глеба, потому, думаю, конечно сия царевна была болгарская, а Василию и Константину сестра внучатная, как н. 163 сказано. А о прочих столь многих женах и наложницах Нестор, кроме числа, ничего не написал. Стрыковский согласно с сим рассказывает, что с сыновьями отпущены, а прочие выданы за знатных, и оное, конечно же, так и должно было быть.

48. Это сказание хотя есть краткая выписка, а из чего взято, то само поврежденное и неполное, однако ж к изъяснению древности и Несторова темного сказания многим может послужить, пока полнейшая тех времен история не сыщется, чрез что б многие остающиеся темности изъяснить и пополнить можно было б, что, думаю, святейшему Синоду весьма нетрудно, если повелит во всех монастырях всякие древние письменные книги, тетради, грамоты и пр. обстоятельно описать и подробный список напечатать, чтоб желающие в истории церковной и гражданской трудиться могли знать, где что сыскать могут, что и монастырям немалый доход и пользу принесет.



ПРИМЕЧАНИЯ

1 Стефаний. Стефан Византийский (V-VI вв.), греческий грамматик. Автор географического словаря "Ethnica". Частично был издан в Лейдене Яковом Гроновием в 1690 г.

2 Дитмар. Титмар Мерзебургский (Thietmar Merseburgiensis, 975-1018), епископ Мерзебургский, автор "Хроники", охватывающей время с 912 г. по 1018 г. и освещающей историю славян, преимущественно полабских.

3 Адам Бременский (Adamus Bremiensis, ум. ок. 1081). Написал историю северных европейских стран в 4-х книгах, последний том, "Descriptio insularum Aquilonis", посвящен преимущественно географии.

4 Страленберг Филипп-Иоганн (Strahlenberg Philipp-Iohann), первоначальная фамилия Табберт (Tabbert, 1676-1747), шведский подполковник, участвовал в Полтавском сражении, был в плену в Сибири, где с ним познакомился Татищев. Позднее, будучи в Швеции (в 1724-1726 гг.) и собирая там исторические материалы, Татищев пользовался содействием Страленберга. Страленберг написал и издал "Das Nord- und Ostliche Theil von Europa und Asien" (Stockholm, 1730).

5 Дикман Иоганн (Dieckmann Iohann, 1674-1720), немецкий филолог и теолог.

6 Иоанн Магнус (Magnus Iohann, 1488-1544), архиепископ упсальский. Написал "Historia gothorum suevorumque" (Roma, 1554), которую издал его брат Олаус (Olaus).

Bindu
Администратор
Сообщения: 3756
Зарегистрирован: 03 янв 2008, 03:59
Благодарил (а): 6 раз
Контактная информация:

Re: Иоакимовская летопись

Сообщение Bindu » 14 дек 2019, 23:31

viewtopic.php?f=36&t=1966&p=6834#p6834
Руский Летописец 1649 года
https://www.kramola.info/books/letopisi ... oe-izdanie
Скачать трёхтомник "Экспертиза Велесовой Книги":

Экспертиза Велесовой Книги I-III том скачать бесплатно

Велесова Книга. Одни говорят, что это подделка, другие - что подлинник. Но и то, и другое мнение не имеет твёрдого основания. Ведь полноценного научного изучения Велесовой Книги не было. Точнее, не было до сегодняшнего момента.

Собрав в рамках одного проекта лингвистов, историков, этнографов и биологов с разными взглядами, удалось провести всестороннее академическое исследование и впервые ответить на сложные вопросы:

- вероятное авторство, время и место написания Велесовой Книги;

- наиболее адекватные варианты перевода текста на современный русский язык;

- возможные причины разнобоя в грамматике и начертании букв;

- хронологическая оценка описанных миграций с точки зрения последних исследований человеческой ДНК;

- взаимосвязь Велесовой Книги с Повестью временных лет и другими древними источниками.

Существенная часть Экспертизы посвящена сравнению аргументов "за" и "против" историчности Велесовой Книги, что ставит точку в многолетних спорах.

Своё наследие нельзя ни отвергать, ни принимать на веру. Необходимо его исследовать и делать свои выводы.

Авторы этого эпохального труда: Клёсов А.А., Логинов Д.С., Максименко Г.З., Осипов В.Д., Цыбулькин В.В., Гнатюк В.С.

Работа над трёхтомником продолжалась более двух лет.

Bindu
Администратор
Сообщения: 3756
Зарегистрирован: 03 янв 2008, 03:59
Благодарил (а): 6 раз
Контактная информация:

Re: Иоакимовская летопись

Сообщение Bindu » 15 дек 2019, 00:17

Призвание Рюрика было потому, что это был сын Умилы - средней дочери Гостомысла. Который, когда стар стар, а сыны четверо его были мертвы к тому времени, обратился к волхвам и те предрекли ему, что народ расцветет его от ветви Умилы - средней его дочери. Ибо старшая его дочь также имела сына. Но народ не желал его видеть в правителях , ибо был они им негож. Таким образом - призвание Рюрика сводилось к тому, чтобы просить Князя - супруга Умилы отпустить своего сына - внука Гостомысла на правление Русью. Ибо дочь была выдана за какого-то северного князя из варягов. Сказка и лживая история про призвание случайного варяга из скандинавов рушится на корню. Варягом Рюрик был, ибо варяг это не национальность и не принадлежность родовая. А воинская кастовая принадлежность. А то, что он был русом и славянином это остается фактом. И ехидство киевлянина (возможно поляка) писца Повести временных лет, который списал что хотел из летописца 1649 года и опустил то, что касается новгородских событий и истории о Гостомысле, теперь становится очевидной и понятной.

Ответить

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей